Салли вышла из дому с корзинкой, видимо за покупками. Глаза Кэти решительно сверкнули, и, повинуясь внезапному порыву, она быстро оделась и сбежала по ступенькам — ее щиколотка больше не беспокоила ее. Она стояла на берегу Коллдер, теплый ветер играл в ее волосах, а солнце ласкало ее лицо. Воздух был странно прозрачен, поэтому горы не казались такими высокими, а расстояния значительными; вересковые поля незаметно переходили в коричневые холмы, а те, в свою очередь, гармонично перетекали в крутые скалы, которые, казалось, нависали прямо над ее головой.
Как она сможет вернуться в «цивилизованное общество», как называет его Чарльз? Здесь жизнь была такой простой, незамысловатой, простодушной. Не надо было подчиняться тираническим условностям общества, не было ни раздражающих ограничений, ни противоестественного самоконтроля.
С глубоким вздохом она повернулась и пошла назад через сад к дому. Зайдя в дом через высокое французское окно, она направилась в холл, чтобы незамедлительно подняться в свою комнату — ведь если Салли обнаружит, что она встала с кровати, то тут же доложит об этом Чарльзу. Девушка замешкалась в холле, чтобы хорошенько осмотреться. Да, это был счастливый и светлый дом; здесь не было темных углов или запаха плесени, не давили сверху массивные дубовые балки, не было ненавистной мебели и обшитых деревом стен. С легким чувством вины и все же повинуясь непреодолимой силе, Кэти осторожно толкнула дверь налево от себя. Это явно был кабинет. Ее внимание привлек план, почти полностью закрывающий одну из стен. «Карта местности, прилегающей к водохранилищу Коллдертон», — прочитала она, и ее пульс участился. Не в состоянии думать, она словно приросла к полу — на письменном столе, прямо под этим планом, лежала карта Поля, карта, которую она нашла в машине Чарльза…
Чарльз… но этого не может быть! Словно в тумане она, с помертвевшим лицом, вошла в комнату. Этого не может быть… но тогда почти все становилось на свои места. Дрожащими руками она тронула карту, отчаянно пытаясь оспорить действительность. Она крепко сжала веки, не в состоянии перенести груз этого знания. Но карта, к которой она недоверчиво прикасалась, лишь усилила эту невыносимую тяжесть, теперь Кэти понимала, что Чарльз без малейшего колебания или угрызения совести воспользовался знаниями и опытом ее отца, того самого человека, чьи идеалы он не упускал случая подвергнуть осмеянию и порицанию. Кэти припомнила уловку, к которой он прибег, чтобы овладеть картой, как просил — как бы между прочим — показать ему карты Поля, сделав вид, что его интересует лишь способ составления карт. Она вспомнила свой энтузиазм и счастье оттого, что он пожелал посмотреть работы ее отца. Только абсолютно циничный человек мог вести себя подобным образом, и на мгновение девушка усомнилась в доброте, которую он проявил, взяв ее к себе домой… Она вспомнила слова Мойры… ее предположение, что у Чарльза были свои мотивы приютить ее. Припомнила также слова мистера Джонсона, которые потрясли ее правдой, от которой она пыталась спрятаться. Теперь Кэти знала без всяких сомнений, что то, на что намекала Мойра, было правдой. Чарльз предоставил ей кров вовсе не из чувства жалости; напротив, он просто использовал ее в своих собственных интересах, он приютил ее для того, чтобы получить доступ к картам Поля.
Губы Кэти задрожали, когда она вспомнила, как благодарна была Чарльзу, как переживала из-за хлопот, которые причинила ему, как, переполненная раскаянием, собиралась от него уехать. Ощущение того, что ее благодарность была смешной, вызвало болезненный спазм в горле; несмотря на все эти ужасные открытия, она изо всех сил старалась перебороть отвращение, которое на нее нахлынуло. И все же она уже не могла относиться к Чарльзу по-прежнему. Человек, чьи действия привели к смерти отца, человек, который получал удовольствие в механическом уничтожении прекрасного, человек, который без зазрения совести использовал людей в своих интересах. Уничтожая тысячи деревьев, он лишний раз подтвердил, что у него нет почтения к жизни.
Подстрекаемая этим зловещим образом Чарльза, она забыла о самоконтроле, которому училась все последние месяцы. Прежде ее ненависть была направлена на созданный ею образ смутного и неопределенного человека, которого она, возможно, никогда бы и не встретила; к тому же в ее новом окружении этот образ стал тускнеть и терять свою значительность. Но сейчас ею овладел глубокий и неуправляемый гнев. Хотя в ее распаленном воображении и мелькало предупреждение Чарльза о том, что когда-нибудь ненависть разрушит ее, она не обращала на это внимания. Кэти забыла и о щедрости Чарльза, и о мягкости, проявленной им во многих случаях, и о тепле и уюте, которым он окружил ее. Все это потеряло всякое значение, он снова превратился в того жестокого, циничного мужчину, каким она представляла себе своего врага, поклявшись ненавидеть его всю свою жизнь.
Девушка услышала, как подъехала и остановилась машина на аллее, но не смогла шевельнуться. Ее охватило странное спокойствие; девушка с ужасом поняла, как глубоко предупреждение Чарльза жило в ее сознании, в досаде отбросила его прочь. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри у нее по-прежнему, заглушая остальные чувства, бушевала слепая ненависть.
Чарльз стоял в дверях, оценивая ситуацию. Его взгляд остановился на ее руке, все еще лежащей на карте. Он был явно ошарашен тем, что застал ее в своем кабинете. И не ожидал, что правда откроется ей таким образом. Кэти, с побелевшими губами, смотрела на него темными от ненависти глазами.
Оба молчали, и тишина становилась невыносимой. Рука Кэти машинально дотронулась до края карты, ее пальцы нащупали складку, которой раньше не было. Чарльз заговорил первым; его голос был более резким, чем обычно:
— Как ты посмела сюда зайти, Кэти! Это моя личная комната!
— Мне захотелось выйти на несколько минут, — начала объяснять она, но потом пожала плечами. Ее спокойствие удивило ее саму, словно она никак не могла оправиться от этого открытия. — Я не желаю оправдываться.
Кэти тяжелым взглядом окинула комнату. Она уже ощущала силу, зарождающуюся внутри, и ее голос почти не дрожал, когда она бросила ему в лицо:
— Это все равно должно было случиться. Как долго ты собирался обманывать меня?
— Я не собирался продолжать это делать, — резко ответил он. Ее спокойная интонация и тихий голос действовали на Чарльза как масло на огонь. — Я бы давно все рассказал тебе, если бы ты не продолжала глупо настаивать на том, что ненавидишь меня. Я говорил, что все расскажу тебе, ты должна это помнить.
Кэти решила, что ее хотят сбить с толку, и помотала головой, приводя мысли в порядок. Она ненавидела смутный образ кого-то, кого винила и в несчастьях своего отца, и в своих собственных, но… Чарльза-то она любила. Сначала как своего благодетеля, потом как?.. Она продолжала смотреть на него, изучая выражение лица и не находя в нем прежней мягкости. Он стал таким суровым, холодным и далеким; не было в нем и следа раскаяния или стыда. Он лишь сердился на то, что Кэти обнаружила его тайну; и его совершенно не беспокоило, что она чувствовала при этом. Девушка вспомнила его таким, каким он был в воскресенье, когда так жестоко обвинял ее в том, что она не перестает причинять ему хлопоты с самого первого дня своего появления в его доме. Тогда он, казалось, совершенно забыл о том, что взял ее к себе, преследуя лишь свои цели.
— Ты тот человек, который вызвал смерть… — Слова застряли у нее в горле, но она не стала спрашивать себя, отчего ей так трудно закончить это предложение. — Ты разбил его сердце своими угрозами.
— Я никогда не угрожал ему. Он должен был уйти, я дал ему на это время. — Он замолчал, заметив ее презрительный взгляд. — Я не собираюсь оправдываться, как ты думаешь! Мне это не нужно! Водный комитет выдал приказ очистить долину, а не я! — Он сердито пожал плечами. — Твой отец все равно бы умер…