Я бросил дров в костер, молясь, чтобы он разгорелся как можно скорее. Тот, будто услышав мою мольбу, взметнулся к потолку ярким пламенем. Я сел на пол, положив меч на колени. Сквозь огонь на меня смотрели десятки глаз- злые, прищуренные, алчущие добраться до меня. Звери рычали от злости и бессилия. И ждали. Ждали, когда им представится возможность.
— Хер вам! — громко крикнул я, сложив руки в известном жесте.
— Не дождетесь!
Но была одна проблема. Это недостаток кислорода. Так как вход был один, а как раз там и горел огонь, который радостно потреблял этот самый кислород, громко потрескивая, выпуская пары черного дыма, выхода у которого не было, я оказался в парилке. Бане «по-черному». Я вспотел, по спине и лицу потек пот. Воздух стал серым от дыма, от которого глаза начали слезиться. Голова от напряжения и недосыпа начала кружиться.
Долго я не продержусь. Через некоторое время почувствовал, что проваливаюсь в мир сновидений. Понимаю, что нужно очнуться, но сил сопротивляться не было, и я медленно погружался в мир сладких снов.
Из небытия меня вывела резкая боль в ладони. Я вскрикнул и поднёс руку к лицу. Мой детский шрам вел себя очень странно. Он сильно опух, теперь ладонь пересекала не маленькая незаметная полоска, а красный болезненный пульсирующий шрам. Сон мгновенно прошёл. И очень вовремя. Две твари, прижимаясь к стенам, осторожно обходили костёр, который практически догорел.
— А-а-а, суки- я вскочил, держа меч наизготове.
Обошлось без жертв с моей стороны. На той стороне жертвы были.
Я подбросил дров в огонь. Хоть бы их хватило до утра.
А твари у выхода скалили свои пасти. Через некоторое время они предприняли еще одну безуспешную попытку добраться до меня.
— Что же вы раньше-то жрали? Голодали верно, бедолаги? — чтобы не уснуть, начал с ними громко разговаривать.
— Так и здесь вам ничего не светит. Я, братцы, живым вам не дамся. У меня еще планов куча. Вот немного освоюсь и двину… А куда идти, действительно?! И спросить не у кого. Есть тут еще народ, то? Эй. Что молчите? Не те, которые проезжали, а мирное население. Кстати. Когда эти рожи наглые тут проезжали, что-то я не видел вас поблизости! Или вы только на одиноких нападаете? Так вы шакалы, еще и ссыкуны? — насмешливо спросил я.
Мне ответили массовым рычанием, словно поняли, что я их намеренно оскорблял.
— Конечно ссыкуны- утвердительно добавил я.
— Те бы вам вмиг наваляли. У нас же по чести бой принят. Хотя вы о чести наверно и не слышали ничего. Если бы я сейчас уснул, не постеснялись бы меня беспомощного разорвать? То-то же. Да что я с вами разговариваю? Если вы себе подобных жрете, мрази. Посмотрите друг на друга. Думаете наверно, вот мой друг. Да этот друг первым в глотку вцепится.
Я встал еще подбросить дров.
— Кстати, чего это мой шрам воспалился? — я снова поднес ладонь к лицу и провел по нему пальцем, который болезненно ныл.
— И вот ведь странность. Именно он меня сейчас разбудил. И это уже не первый раз. В момент опасности он дал о себе знать. Слыхали, твари?
Те встрепенулись, но попытки пролезть ко мне уже не было.
Я снова сел.
— А знаете, как я этот шрам получил? Ладно, шакалы, расскажу. Да мне и разговаривать здесь больше не с кем.
— В общем, во сколько нам было? И не помню теперь. Набегались втроем в лесу, вернулись вечером в детский дом, Ритка и говорит. Кто такая Ритка? — я уселся поудобнее, чуть вытянул голову, смотря на своих невольных слушателей.
— Ритка и Алька мои младшие сестренки. Не по крови родня, а ближе даже. Вот вы спросите, как это ближе чем кровная родня? Так бывает. Смотришь на людей и удивляешься- брат с сестрой в одном городе живут, месяцами не разговаривают. Или дети мать свою, которая их растила, работала, чтобы обеспечить всем необходимым, да и просто любила, бросили в старости. Не нужна, говорят, и в дом престарелых сдают- мой голос от волнения осип.
— У вас есть то, что у меня никогда не было и уже не будет. И у многих наших ребят тоже. Да вы бы видели, как дети готовятся к приходу потенциальных родителей! Как в окна выглядывают. Как плачут от разочарования, что их не взяли. Блин, слово то какое паршивое- взяли. Взять можно вещь в магазине с полки, а ребенка нужно домой увести. Домой! Поняли?
Я встал от волнения, сделал по небольшому пространству пару кругов и сел обратно. Хм, глянь-ка. Эти будто понимают о чем речь идет. Легли и помалкивают, будто ждут продолжения, только глаза сверкают в темноте.
— А мы как-то вместе с девчонками с детства. Прикипели душами, понимаете? Меня сначала пытались пацаны пристыдить, чего мол с девками дружбу водишь. Дело ведь не в половой принадлежности, а в душе. Бывало, возьмемся за руки и сидим молча, и так хорошо на душе становится.
И чувствую я их. И они ведь как-то чувствуют, если мне хреново на душе. Ритка вбежит бывало, сядет напротив и смотрит внимательно так своими синими глазищами, рассказывай мол. Не характер, а камень ей богу. Алька она другая, нежная, воздушная какая-то. Глаза зеленые, как весенний лес, как поднимет глаза, так и хочется ее пожалеть- я усмехнулся.
— Это многих и сбивает с толку. Характер то похлеще Риткиного будет, это если её из себя вывести. Я два раза видел, как Алька из берегов вышла. Кстати ее как раз с морем и можно сравнить. В штиль море ласковое, спокойное, в шторм знаете, что бывает? Это цунами, сносящее все на своем пути. Первый раз еще в детстве, когда эта немая девчонка кинулась меня защищать от местных пацанов. Вы не ослышались, шакалы, немая. Её поначалу так и называли- эй, немая, иди кушать. В общем после того случая, заговорила наша Алька. Второй раз, когда случился, я в отъезде был. Ритка звонит, говорит беда с Алькой. Я все бросаю, возвращаюсь. Алька в больнице на осмотре. Вышла к нам спокойная, поцарапанная только. Все хорошо, говорит. А дело было так, пригласил ее ухажер очередной на деловой ужин, ну и стал ей там непристойные предложения предлагать. Той не привыкать всякие непристойные предложения слышать, спокойно встала, послала его туда, куда не зарастает народная тропа ласковым голосом, и ушла. Поздний вечер, темно, автобусы не ездят и решила домой пешком пройтись. Да на шпану нарвалась. То ли обкуренные они были, то ли уколотые. В общем стали хватать её руками …. Толком никто не знает, что произошло. Но когда мы втроем пришли в милицейский участок давать показания, у одного из преступника случился припадок, когда Альку увидел. Орал благим матом, уберите отсюда эту бешеную, странно вести себя начал, в окно хотел выскочить. Второй на колени упал и молился с закрытыми глазами. Алька стояла, потупив свой взор в пол, а когда подняла на них глаза, третий шепотом попросил милицейского посадить его в тюрьму. А она перевела взгляд на Ритку и спокойно так:
— Обмельчал нынче мужик.
Я засмеялся, сидя в пещере и рассказывая историю диким тварям.
— А вечером Алька ревела навзрыд.
Я поднял голову, потер глаза. Что- то шакалов не слышно. Они хоть там еще?
— Эй, вы еще там? А то сижу тут как дурак, истории вам рассказываю.
Я наклонился, высматривая своих врагов. Начало светать. А на меня смотрели две пары глаз.
— Не понял юмора! Остальные чего это? Не будут дослушивать мою историю что-ли? Ай-яй-яй. Какое неуважение.
Я положил в костер остатки дров. А дальше будь что будет.
— Слушайте дальше. О чем это я? Я же хотел совсем о другом рассказать. Как шрам появился. Рита и говорит, итака давайте не расставаться никогда, всегда будем вместе, даже когда вырастем. А как расстаться, если сколько помню себя, помню нас троих вместе. Мне даже немного страшно стало, если их не будет рядом. Нас ведь так и называли-«троицей»
— В общем, сгонял я на кухню и принес нож, и этим самым ножом мы сделали себе надрезы. Потом ладошки прикладывали друг другу и поклялись. Вы знаете, что такое клятва, шакалы? Это слова, связанные честью и совестью, а наша клятва была на крови.