Род коротко, но внимательно взглянул на монаха, стараясь хорошо запомнить его лицо. Любой приближенный аббата запросто мог быть врагом. Бледное худое лицо, алчный взгляд, тщедушная фигура. Ну и само собой — тонзура, обрамленная венчиком редких волос. А главное — глаза, горящие глаза.
Род отвел взгляд. Он твердо решил игнорировать этого человека.
— Я прибыл с приветствиями от их величеств, милорд.
— Рад слышать, что мои чада помнят обо мне.
О, вот оно как! «Мои чада»… Следовательно, аббат имел право «своих чад» бранить и миловать.
Аббат указал в сторону стола, стоявшего около высокого стрельчатого окна.
— Не откажетесь ли присесть?
— Благодарю, не откажусь. Путь был долог.
На самом деле, проведя почти двое суток в седле, Род предпочел бы постоять, но делать беседу с аббатом еще более официальной, нежели она была, ему совсем не хотелось. Чем уютнее она будет обставлена, тем лучше — так он думал. По возможности, он желал восстановить дружеские отношения с главой. Грамерайской Церкви.
По возможности.
Аббат тоже сел к столу и дал знак брату Альфонсо.
— Будь добр, подай нам вина.
Струйка вина хлынула в кубок аббата, затем (чтобы не оставалось никаких сомнений в том, кто здесь главный) — в кубок Рода. Быть может, с точки зрения этикета это было и не слишком хорошо, зато сразу стало откровенным заявлением. Род, однако, подождал, пока хозяин пригубит вино.
Аббат поднял кубок и предложил тост:
— За Грамерай.
— За Грамерай, — эхом отозвался Род, радуясь тому, что за это выпить он был готов от души. Однако он сделал крошечный глоток, поскольку терпеть не мог сладкие вина.
Аббат выпил не больше — чисто символически. Затем он откинулся на спинку стула и повертел в руке кубок.
— Чем я обязан радости видеть вас?
И было такое ощущение, словно он и впрямь рад видеть Рода — вот только по каким-то своим причинам.
— Их величества со все нарастающей заботой следят за ролью Церкви в Грамерае, милорд.
— Воистину, — проговорил аббат напряженно, но с улыбкой, — им и следует заботиться об этом, ибо только богобоязненная страна может быть мирной и единой.
— Что ж, с этим я по крайней мере согласен, — облегченно отозвался Род. — Если все люди в стране исповедуют одну и ту же религию, она служит сплавом для государства.
— Странно сказано, — нахмурился аббат. — Не скажу, что я готов с этим спорить, но у меня такое чувство, будто вы почитаете религию орудием государства.
«А разве она всегда не была таковой?» — подумал Род, но вслух этого не сказал, поскольку припоминал несколько случаев, когда все было с точностью до наоборот.
— Вовсе нет, милорд. Воистину, Церковь соотносится с государством, как душа с телом.
— И тело без нее мертво? — Аббат снова улыбнулся. Казалось, он немного расслабился. — Славно сказано, славно. Я на редкость утешен тем, что мои царственные чада видят это столь ясно.
Род не совсем был уверен в том, что их величества выразили бы эту мысль такими же словами, как он. «Ну да ладно», — решил он.
— Однако, милорд, если тело болеет, душа страдает.
— Нет — если в ней жива мысль о Царствии Небесном, — возразил аббат и нахмурился. — Однако я согласен с тем, что больной человек может быть склонен к гневу и отчаянию. И все же подобные испытания закаляют душу, если человек их смиренно переносит.
Род вдруг вспомнил о горящих руинах деревни, которые видел вскоре после налета разбойников.
— Это верно, однако болезнь не стоит пестовать. По крайней мере так меня учили в детстве: грешно вредить собственному телу, поскольку оно — храм Господень.
— И это верно, — не стал спорить аббат, однако нахмурился еще сильнее. — Но не ошибайтесь: для вечной жизни тело ничего не значит. Вечна только душа.
Трудно было не обратить внимание на логическую погрешность — в том смысле, что аргумент аббата мог быть использован как оправдание угнетения, но Роду это удалось. Он явился к аббату ради примирения, а не ради споров.
— Но разве Господь против того, чтобы мы имели здоровый дух в здоровом теле?
— Не против, однако из-за этого не стоит делать вывод о том, что тело и душа равны для Господа.
— Конечно же, милорд, вы не станете утверждать, что тело должно быть рабом души!
Род был доволен собой — вот он и поставил главный вопрос, ради которого приехал к аббату: кто должен править — Церковь или король с королевой?
— Не рабом, — уточнил аббат, — а слугой. Несомненно, тело во всем должно повиноваться душе.
Тупик. Род сделал глубокий вдох и попытался придумать другой подход.