— Не таким ли даром обладал мятежный колдун Альфар? — требовательно вопросила Катарина.
— Да, ваше величество, таким, но у отца Перона дар и вполовину не так силен, как у Альфара. Тот колдун мог настолько завладеть чужим разумом, что погружал свою жертву в сон наяву, а потом мог нагружать ее разум не только своими мыслями, но и своими чувствами. Так он ухитрялся заставлять любого человека исполнять его волю. Такое явление мой супруг называет гипнозом.
— Наверняка у вашего супруга найдется слово и для описания того дара, которым владеет этот проповедник.
Гвен кивнула:
— Он бы назвал этого человека проективным эмпатом.
— Эмпатия! Гипноз! — Катарина развела руками. — Чепуха какая-то! Разве дело в названиях?
— Названия помогают пониманию, ваше величество, — объяснила Гвен. — Когда видишь два похожих слова, можешь понять и то, почему происходит то или иное, что эти слова обозначают. Этого проповедника можно назвать проективным эмпатом, но…
Она вдруг умолкла, а ее глаза вспыхнули огоньками озарения.
Катарина заметила это и взволнованно спросила:
— Что вас встревожило?
— То самое, о чем я вам говорила, — названия! — Гвен хлопнула в ладоши. — Проповедник — проективный эмпат, но мой муж называет этими словами волшебниц и чародеев, способных творить всевозможные создания из «ведьмина мха»! — Гвен упомянула о странном растении, произраставшем только в Грамерае, — грибке, чувствительном к телепатии, который принимал форму вещи или твари, о которой думал находящийся неподалеку от такого грибка проективный телепат или эмпат. Гвен посмотрела на Брома О’Берина. — Лорд главный советник! Не могли бы ваши лазутчики пойти по следу того двухголового пса, который напугал крестьянина Пирса?
Бром нахмурился:
— Конечно, могли бы. Но зачем… — Но тут он понял, к чему клонит Гвен, и улыбнулся. — Не сомневайтесь, леди, у меня найдутся следопыты, которые выследят эту тварь.
— Наверное, это смелые и опытные люди, если они сумеют пойти по следу такого страшного духа, — не скрывая своих сомнений, проговорила Катарина.
— Смелые, это точно, — мрачно проворчал Бром. — Или станут смелыми.
Хобэн разогнулся, чтобы немного унять боль в затекшей спине, запрокинул голову, прищурился, посмотрел на солнце. Работа была знакомая — всю свою жизнь, сколько себя помнил, он мотыжил землю. Но только прежде ему никогда не доводилось заниматься этим, будучи обряженным в длинный, до пят, балахон, и уж конечно, он никак не предполагал, что эта работа помогает молитве. Однако, решил Хобэн, бывает и хуже. И отец Ригорий, и Анхо предупреждали его о том, как трудна жизнь в монастыре. Хобэн снова согнулся и ловко подсек мотыгой пучок сорняков. Никогда в жизни ему не приходило в голову, что этот тяжелый однообразный труд предназначен для усмирения плоти и освобождения разума для молитв и покаяния. Прежде во время сельских работ Хобэн всегда размышлял о тех радостях, которые ожидают его после окончания трудов, — еде, болтовне с приятелями, крепком сне, а по воскресеньям — гулянии с красотками.
Хобэн беспощадно прогнал эти мысли. Монахам не полагалось думать о девушках, а он твердо решил стать монахом. Он постарался думать о Боге и праведных делах, но сумел лишь оценить то, как аккуратны грядки с капустой, как ровно устроено заграждение из старых лошадиных подков на границе поля. Добравшись до края поля, Хобэн восхищенно покачал головой. Это ж сколько трудов надо было вложить, чтобы все поле обнести этим заборчиком из под-1 ков. Одна к одной, поставленные на попа… Да и где монахи их столько набрали? Вот ведь люди! Не боятся никакого труда, потому что мыслями они все время в мире ином! Хобэн вздохнул и снова поднял мотыгу.
— Эй! Крестьянин Хобэн!
Хобэн очнулся от раздумий и удивленно оглянулся. Кто его звал? Брат Хасти, который наблюдал за работой монахов на поле? Нет, тот был далеко, в сотне футов, и притом не сводил глаз с двоих иноков, которые бросили работу и остановились поболтать. А больше никого из монахов поблизости не было. Так кто же тогда…
— Да сюда смотри, болван! Влево, где много копытни-ка растет!
Хобэн прищурился, всмотрелся в траву и тут же подумал о том, что брат Хасти небось сейчас заметит, что он прервал работу. Хобэн принялся работать мотыгой, одновременно краем глаза вглядываясь в траву.
О Господи! И точно! Вот же он — малюсенький человечек, кто-то из Колдовского Народца! Ростом фута в полтора, он стоял, подбоченясь, и сердито взирал на Хобэна.