Наконец тягостное молчание нарушил Мадджоре.
— Милорды, это война.
Гибелли сокрушенно кивнул:
— А как же иначе, если архиепископ отлучил короля от Церкви?
— Но яснее ясного, что Рим короля от Церкви не отлучил, — заметил Честер. — И что теперь у нас будет не один орден Святого Видикона, а два.
— Верно. Римский орден и Грамерайский. Проклятие! — Маршалл в отчаянии развел руками. — Но как же может быть два святых Видикона, если только один из них погиб как великомученик?!
— Духовенство раскололось, — проворчал Глазго. — Какие же мы идиоты, что раньше этого не заметили.
— Мой отец воевал на стороне архиепископа, — мрачно буркнул Маршалл. — Вообще-то я думал, глядя на отца, что архиепископ прав в своем желании перемен в стране и что их величества в упрямстве своем заблуждаются.
— Верно, — кивнул Грэз. — Но если священник, верный архиепископу, отказывается служить мессу в присутствии короля и королевы, то отец Бокильва с превеликой охотой и мессу отслужит, и даст им причастие…
— Вот-вот, — прошептал Гибелли. — Так кто же настоящий еретик, спрашивается? Король или архиепископ? — Он развернулся и наставил указательный палец на д’Огюста, который в это самое мгновение вошел в зал. — Ну, разгадай для меня эту загадку, а? Ты, считающий Себя всезнайкой, — скажи мне! Кто более верен Господу — его величество или его преосвященство?
Д’Огюст от неожиданности замер. Овладев собой, он подошел к столу и задумчиво сдвинул брови.
— Помнится, прежде этого человека именовали «его милость»… Нет, я бы не стал его так называть. Какая уж тут милость, когда он посеял такую сумятицу в стране! Но для нас, милорд, вопрос должен стоять иначе: на чьей стороне мы выступим в поход? Пойдем ли мы с королем или с…
— Или с нашими могильщиками, — негромко подсказал Грэз.
Все молчали и глядели друг на друга. Вдруг они, не сговариваясь, подумали о том, что смертны и что любой из них может погибнуть во цвете лет, на чьей бы стороне ни оказался.
— Кто принял сторону Церкви? — негромко спросил Глазго.
— Твой отец, герцог Стюарт, — ответил Гибелли. — И мой отец тоже. К ним присоединились граф Маршалл и граф Борджия.
Не сказать, чтобы это известие вызвало у кого-то из молодых людей облегчение, но некоторые из них согласно кивнули. Было ясно, что услышали они именно то, чего ожидали.
— Что до меня, — медленно проговорил Гибелли, — то если мой отец и господин мой дает мне свободу выбора, то мне все равно. — Он сглотнул подступивший к горлу ком. — По крайней мере я его ни в чем не виню. Справедливо и почетно защищать свои права на собственные владения. Не сомневаюсь: моя смерть нанесет ему жестокую рану в самое сердце и раздует пламя мести. Он будет вдвойне готов свергнуть этого выскочку Логира. И это будет благо как для семейства герцогов Савойских, так и для всего Грамерая.
В зале стало тихо.
А потом слово взял Гвельф:
— Ты прав. И я то же самое думаю о себе и моем отце… Но как быть с нашими душами? Что, если отец Бокильва прав, а архиепископ ошибается?
— Вот-вот, — мрачно подхватил Гибелли. — У меня нет ни малейшего желания терпеть вечные муки только из-за того, что мой отец примкнул к церковнику-еретику.
— И все же, — рассудительно проговорил Честер, — не исключено, что прав архиепископ. Что вы об этом скажете? Тогда нам, принявшим сторону Рима и короля, предстоит до скончания веков гореть в аду.
— Ой, кто бы переживал! — взорвался Гибелли. — Ты еще успеешь тридцать три раза во всем разобраться до Страшного Суда, можешь не сомневаться! Ты узнаешь, чем закончится эта ссора и какая из Церквей истинная. У тебя будет время покаяться и очиститься, если потребуется! Но мы, дети мятежных лордов, сразу отправимся за решетку, как только его величество оседлает коня.
— Верно, у меня будет время для этого, — отвечал Честер, не отводя глаз От Гибелли. — Если меня не убьют на поле боя.
Гибелли умолк.
Молодые лорды долго сидели в безмолвии. Слова Честера повергли их в страх.
Но вот наконец Гвеот не выдержал. Он хлопнул ладонью по столу и прокричал:
— Что же мы за горстка трусов! И какие мы пустоголовые тупицы! Сидим тут и содрогаемся от каких-то словесных перепалок между бритоголовыми церковниками! Да какая разница, кто из них прав, а кто — нет? Бог есть Бог, и его им не изменить!