— Он сделал то, что ему приказали, братец, и он был верен своему господину, как и я — своему, — со стоном вымолвил Хобэн. — О нет, кто бы жаловался, только не я… О-о-ой!
— Я тебя предупредил, — со слезами на глазах проговорил Анхо. — Но пройдет несколько минут, и мазь снимет боль… О Господь милосердный! — Он запрокинул голову и устремил взор ввысь. — Благодарю тебя от всего сердца за то, что мой брат остался жив! С этих пор каждый день я буду читать благодарственную молитву с четками до скончания моей жизни!
— Это тяжкий обет, — пробормотал Хобэн. — Я и не знал, что я тебе так дорог.
— О, какой же ты глупый! — в отчаянии вскричал старший брат. — Разве ты не знаешь, что из всех друзей, которыми нас одаривает Господь, самые дорогие те, что родные нам по крови? И все же по-прежнему считаю, что ты поступил глупо, выступив против нашего ордена и нашего архиепископа!
— Я понимаю, что я отяготил твою жизнь до скончания веков, — приглушенно отозвался Хобэн. — Но я боялся, что ты окажешься меж двух огней… С одной стороны — архиепископ, а с другой — те монахи, что желают сохранить верность Риму. И вот я добился того, что ты угодил в эту самую ловушку!
— Что я слышу? Ты ругаешь себя за то, что поступил так, как подсказывала тебе совесть? О, как слаб человек! Да, я готов поверить, что тебя сюда привела забота обо мне, как и верность королю! Так что же, теперь ты хочешь убедить меня в том, что поступил неправо? Или в том, что пришел сюда только искать приключений?
Хобэн немного помолчал, потом ответил:
— Нет. Я пришел сюда, движимый верой, брат мой. И если бы можно было все начать сначала, я бы поступил точно так же, нисколько не желая навредить тебе. Потому что я верю в его святейшество — божественное Око, и в Римскую Церковь, хотя многие поговаривают, будто ее и нет вовсе и что это просто детские сказочки. Если так — стало быть, я до сих пор дитя. Но еще более крепко я верю в короля и королеву.
— Ну, если так, то тогда перестань мучиться угрызениями совести! Ты перенес такую боль, а меня пока никто и пальцем не тронул! О, если бы я только мог разделить с тобой эту боль! Гордость за то, какой пост занимаешь, — это ничто в сравнении с душой. Если в моей душе и был грех, так только грех обиды за тебя. А что до высокого поста в ордене — то мне это безразлично.
— Если ты и вправду так думаешь, — болезненно усмехнувшись, проговорил Хобэн, — то ты либо самый плаксивый из монахов, либо самый святой.
— Что ж, пусть я самый плаксивый. Зато я точно знаю: я хороший брат.
19
— Романов едет!
Род посмотрел в ту сторону, куда указывал Туан. Из-за мыса выплыл еще один корабль, на палубе которого было множество людей и лошадей.
— А когда-то он был вашим врагом, — с улыбкой заметил Род. — Приятно видеть, что он спешит вам на выручку, верно?
— О, еще как верно! — Туан обвел взглядом равнину и облегченно вздохнул. — Ведь все эти лорды были моими врагами, кроме моего отца! Когда Катарина правила страной одна, мы защитили ее от их нападения — ты, я и наши союзники. — Его глаза затуманились. — И все же некоторые и теперь выступили против меня.
— Есть надежда, что подрастающее поколение так не поступит, ваше величество. Как знать… Может быть, вам вновь удастся объединить страну.
— Не удастся, если кому-то не по душе править страной в мире, — проворчал Бром, стоявший рядом с королем. Карлик ростом едва доходил Туану до пояса. — Вы, ваше величество, так страшились войны, а теперь, на поле предстоящего сражения, радуетесь, как мальчишка!
Туан усмехнулся, выпрямился и расправил плечи.
— Признаться, в боевых доспехах я всегда чувствую себя увереннее! Да и совесть моя чиста, ибо я точно знаю, что сделал все ради того, чтобы сохранить мир!
— Может быть, в этом вы даже слегка перестарались, — заметил Род. — Разве нельзя было устроить маленький обманный маневр до того, как архиепископ успел собрать свое войско? — Но он увидел, какими возмущенными стали взгляды короля и Брома, и поднял руку, чтобы предупредить их возражения. — Нет-нет, не надо ничего говорить. Понимаю, это бесчестно.
— Должен признаться, что ваше последнее замечание вполне оправданно, лорд Чародей, — сказал Мак Ги. — В особенности с точки зрения средневековой цивилизации.