- Правду всегда тяжело слышать, а ещё труднее принять. - Философски заметил гад, наконец-то отцепившись от жертвы и переключив всё внимание на меня. Присел на корточки, погладил по горящей щеке.
- Это урок на будущее. - Промурлыкал он, обведя большим пальцем губы и медленно спускаясь по шее, ключице вниз к груди. - Я не позволю никому и никогда безнаказанно использовать, унижать или обворовывать себя. За всё надо платить, моя дорогая. Не надейся что на этом всё закончилось. Всё только начинается. Игнат!
Спутник гада, понятливо хмыкнул, переступил через тела и вышел на улицу.
- Спасибо ещё раз за гостеприимство, и с наступившем вас. - Поглумился напоследок гад, прежде чем покинуть дом.
Так это была месть? Долбанная месть за то, что я обыграла этого надутого индюка, вывела на чистую воду? Да он урод, моральный дегенерат, чудовище! Внезапно нахлынула дичайшая злость, захотелось рвать, убивать и наслаждаться болью. В крови проснулось отцовское наследие. Почувствовала как вздрогнули путы, напряглась, вызывая в себе очередной приступ ярости. Пространство вокруг зазвенело и лопнуло. Избавившись от чужого заклинания я вскочила и бросилась на улицу, горя одним желанием - вырвать у ублюдка сердце.
Им было весело. Стоя рядом с машиной, они курили и гоготали, будто после просмотра комедии. Мало что соображая схватила первое что попало под руку, и швырнула метясь в ненавистные лица.
Бумц. Толи я косая, толи лимит невезение сегодня не исчерпан, но снаряд пролетел мимо, и украсил автомобильное стекло неровной паутинкой.
- Ты что охренела? - Воскликнул Игнат, и в воздух снова тревожно зазвенел, отзываясь на заклинание.
Громко рыкнув, передёрнула плечами избавляясь от липких прикосновений. Меня вдруг бросило в жар, а затем в холод. Вслед за этим буря взвыла словно голодный зверь и распластала мага к машине.
- Маргарита, успокойся.
Белобрысый гад стоял спокойно посреди снежного безумия, которое, казалось, огибала мага стороной, в то время как должно было раскатать в лепёшку.
- Ты... - Просипела я, не в силах выразить словами всю боль и ненависть, клокочущую в груди.
- Белобрысый гад, урод, козёл, мудак.... - Озвучивались в слух все мелькавшие в голове эпитета. - Знаю, ведьма, всё знаю. Иди в дом, замёрзнешь.
- Ненавижу, небо, как же я тебя ненавижу.
- Знаю, ведьма, всё знаю, иди в дом.
- Из-за тебя моя семья...
- Не было у тебя семьи, ведьма, никогда не было. - Произнёс серьёзным тоном гад, и внезапно оказался рядом. Схватил за волосы, оттягивая голову назад, заставляя посмотреть ему в лицо. - Всё что у тебя было - это ложь. Одна большая красивая ложь. Суррогатная любовь, иллюзорное чувство общности и безопасности, ненависть, безнадёжность и одиночество.
- Не тебе это решать. - Возразила я, чувствуя как его слова холодными стрелами впиваются в разум.
- Ошибаешься, ведьма. - Прошептал он, склонившись к уху и внезапно рявкнул. - Домой я сказал, и не смей раздетая выходить на улицу.
Меня словно сдуло, и внезапно очутилась в комнате, где во всю шли разборки.
- Шалава! - Орала тётя Галя размахивая полотенцем, словно ссаной тряпкой. - Я всегда это знала, но никто мне не верил.
- Закрой рот. - Орала, вечно спокойная Катерина, оттесняя хабалку от осунувшейся матери, которая сидела на стуле, безвольно опустив голову. - Не лезь не в своё дело.
Тётя Клара тряслась над отцом, а остальная мужская часть семейства тихо напивалась в углу.
- Ты ещё меня будешь учить, сучья дочь... - Завелась тётя Галя, наверное теперь просто Галя, и не обратила внимания как из размазанной по стене тени вышла Лиза, и накинула на шею удавку. Вид при этом у неё был безумный, одни глаза, светящиеся фиолетовым светом чего только стоили.
- Убивают. - Заголосила Ритка, ринувшись на помощь матери.
С трудом в царящем бедламе удалось расслышать, тихое: "Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли?. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго."
Молилась Клава, осеняя себя крестом. Взгляд пожилой женщины был полон обречённости и раскаяния, как у грешника молящего о прощении. С чего это бывшую родственницу так перемкнула я не поняла, да и толку от молитвы было мало. Внезапно пришёл в сознание папенька, то есть Николай Васильевич, и ударил кулаком по тумбочке.
- Молчать! - Гаркнул он так, что заткнул за пазуху невестку с племянницей. - Вон, пошли все вон! Никого не хочу видеть.
- Коленька, успокойся... - Кудахтала Клава, гладя пятидесятилетнего мужчину по голове словно ребёнка.