Видар Гарм
Пока дует ветер
Гарм ВИДАР
ПОКА ДУЕТ ВЕТЕР
Он осторожно приподнял голову и прислушался: ветер стих. Было, вообще, на удивление тихо. Лес был мертв. Не шелестела умиротворяюще листва на абсолютно голых ветвях, и в мертвых кронах не суетились бестолковые птицы.
Он поспешно выбрался из оврага и вновь упрямо пошел вперед. Необходимо было не мешкая идти до следующего ближайшего укрытия, чтобы рационально использовать непродолжительную, периодически предоставляемую, господствующими в этих краях ветрами, передышку.
Пару раз ветер уже заставал его на открытом пространстве. Удовольствие, чего греха таить, ниже среднего... Одно ребро, так и срослось у него с тех пор неправильно. Не ломать же его теперь опять!
Он шел быстро стараясь не смотреть вперед и не загадывать заранее подвернется ли впереди надежное укрытие...
Однажды он просидел в какой-то трубе целых пять дней и понял, что если на шестой у него не хватит мужества уйти, эта труба - станет его могилой. Но он ушел... Вот тогда-то его первый раз и прихватил ветер в "чистом поле", и неудачно сросшееся ребро он сломал именно тогда...
Но в следующий период затишья, он все же встал и пошел вперед...
И шел пока не свалился... А в следующий период, снова встал и снова пошел вперед. А когда опять упал, то полз пока не потерял сознание.
Но ребра - бог с ними - они хоть как-то срастаются, а вот обувь... Обувь, действительно, была его слабым местом.
Первый порыв ветра качнул мертвые деревья.
Надо спешить - скоро ветер заявит о своих правах во весь голос...
Ему повезло: в этот раз он набрел на город. Набрел в самый последний момент, когда идти стало уже совсем невозможно. От ветра перехватывало дыхание, слезились глаза.
Последние метры он уже полз на ощупь...
Наткнувшись на дом, он сначала заполз с подветренной стороны, но понял, что долго не выдержит: ветер крепчал и даже с подветренной стороны умудрялся закручиваться в спираль, образуя небольшие мощные торнадо, засасывающие мелкие предметы и всякий мусор.
Он пополз вокруг дома, ощупью пытаясь определить где находится дверь. Неожиданно он скорее почуял, чем понял, что в плотной монолитной стене, где-то слева, образовалась щель. Из последних сил он втиснул в отверстие свое истерзанное тело и потерял сознание...
Момент беспамятства, по-видимому, был не долгим. Очнувшись, он увидел прямо перед глазами огромные добротные ботинки из грубой черной кожи и понял, что все еще лежит на земле, но теперь ветер завывал и бесновался где-то далеко за добротными, как эти ботинки, стенами.
Он с трудом улыбнулся и попытался встать. Ему никто не помог, поэтому, удалось это не сразу. Но он встал и... снова улыбнулся, а потом, близоруко щурясь, огляделся вокруг.
В большом тускло освещенном помещении без окон находились кроме него еще пятеро: трое мужчин, удивительно похожих, и на вид приблизительно одного, достаточно неопределенного возраста; и две женщины - одна молодая и наверно красивая, а вторая - настолько блеклая и невыразительная, что отвернувшись, о ней нельзя было сказать ни слова.
Он пошатнулся, но устоял и не переставая спокойно улыбаться тихо произнес:
- Здравствуйте!
- Еще один блаженный! - прозвучал хриплый надтреснутый голос, принадлежащий мужчине, который казался несколько моложе остальных.
- Заткнись, - беззлобно буркнул обладатель ботинок, равнодушно разглядывая улыбающегося пришельца. - Как тебя зовут?
- Разве это имеет значение? - спросил он не переставая улыбаться.
- Пожалуй, что нет...
- Да, что ты с ним возишься, батя? - опять "проскрипел" молодой. Вышвырнуть его надо туда, откуда пришел!!!
- Я тебе сказал заткнись, - почти так же сухо, без выражения произнес "батя", но что-то в его голосе прозвучало такое, от чего молодой втянул голову в плечи и затих.
- Может гость... - попыталась вмешаться бесцветная женщина.
- Я понять хочу, - не обращая внимания на реплику женщины раздраженно сказал "батя", складывая на могучей груди огромные волосатые руки. - Чего вам не хватает?!! Что вас гонит по свету?
- Ветер, наверное, - устало сказал он, прислоняясь спиной к косяку и невольно переводя взгляд на королевские ботинки: в таких, наверное, можно было целый год идти и горя не знать.
- Вы пока перед ним тут соловьем заливаетесь, а он-то глаз на ваши ботиночки уже положил, - злорадно объявил третий, до сих пор молчавший мужчина. - Уведет, как пить дать!
"Батя" с подозрением покосился на собственные ботинки и презрительно хмыкнул:
- Ну нет, зятек, они даже этого не умеют, не то что ты у нас! Они ведь все такие, такие... одно слово - безвредные. Ты ведь безвредный, парень, а?
Он молча кивнул и улыбка на его губах на мгновение угасла, но он поймал настороженный взгляд молодой женщины и вновь обезоруживающе улыбнулся.
- Я же говорил: блаженный! - злобно проворчал самый младший из мужчин.
- Гость наверное устал, - робко сказала бесцветная женщина.
- Может вы его еще и кормить собираетесь? - заворчал "зятек". - Самим жрать нечего... - Но поймав взгляд обладателя ботинок сбился и замолчал.
В комнате повисла гнетущая тишина, оттеняемая жутким воем ветра снаружи.
- Ладно, мать, дай ему что нибудь перекусить, - сказал "батя", обращаясь к бесцветной женщине.
- Я не голоден, - сказал он.
- Бери дурак, раз дают, - злобно проворчал "зятек".
- Но спать будешь здесь, - как всегда не обращая ни на кого внимания сказал "батя". - Чтобы на верху духу твоего не было! А как ветер утихнет и здесь тоже.
Он кивнул и вновь поймал на себе напряженный взгляд молодой женщины.
Больше не сказав ни слова хозяин развернулся и, тяжело ступая своими роскошными ботинками, пошел вглубь комнаты к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж.
За "батей" молча потянулись остальные. Когда они гуськом подымались по лестнице, то молодая женщина еще раз пристально посмотрела на него, и хотя он не смотрел в ее сторону, он кожей почувствовал этот взгляд.
В комнате кроме него осталась только бесцветная женщина, которая суетливо постелила в углу какое-то драное одеяло и поставила рядом на пол миску с хлебом и кружку с молоком.
- Спасибо, - сказал он.
Она посмотрела на него удивленно и слегка испуганно и молча юркнула вслед за всеми.
Оставшись один он сел на одеяло, с наслаждением вытянув усталые ноги и привалившись спиной к прочной стене, за которой ветер в бессильной злобе выл и стонал, словно сознавая, что добыча и на этот раз от него ускользнула. Потом не спеша он съел хлеб, запивая его молоком и впервые за много дней спокойно лег навзничь, вытянувшись всем многострадальным телом и широко раскинув разбитые исцарапанные руки...