Помню, что когда я перевернул последнюю страницу, меня охватил озноб. Я пролистал Битву за душу человека и нашел еще несколько заметок, сделанных рукою мистера Нейлора; причем мне показалось, что по мере изучения книги, те тревоги, которые он испытывал, все более влияли как на смысл замечаний, так и на почерк. Больше я ничего не мог сделать; что станется с книгой, меня заботило мало. Я вернул ее на прежнее место, в пыльный угол нижней полки под окном, поместив рукопись среди его страниц. Я не смог их уничтожить, книгу и дневник, но я надеюсь, что кто-то, обладающий меньшей чувствительностью и большей разумностью, чем я, все же предаст книгу и дневник очищающему пламени!
ПОКА ДВЕРЬ ЗАКРЫТА
При сносе дома на улице Магдален, по ту сторону Старого Домика, под тонким слоем штукатурки обнаружился большой прочный дымоход красного кирпича, эпохи Тюдоров, с характерными опорами и желобами, свидетельствующими о том, что некогда здесь возвышался внушительный особняк. Он стоял невдалеке к северу от нового здания, в нескольких ярдах позади ограды. Позади дымохода, имевшего наклон по направлению к церкви св. Илии, еще различался фрагмент древней стены, с многочисленными окнами, а еще далее на север - проем. Вне всякого сомнения, это были остатки Медного зала, здания некогда почтенных размеров, располагавшегося на небольшом пятачке, именуемом Зеленый квадрат, с аллеей лаймовых деревьев, тянущейся на восток по направлению к Пон-ярду, ныне носящего название Сад Товарищества. Дома на Честертон-роуд примыкали к Зеленому квадрату и служили ему как бы границей. Этот участок, принадлежавший Колледжу, был несколько расчищен в конце восемнадцатого столетия и стал частью улицы. Вне всякого сомнения, оставшийся проем в стене был свидетелем двух трагедий, случившихся здесь в то время.
Первый случай вполне обычен, но странным образом перекликается со вторым событием, описанным в любопытной книге Томаса Пека "Предметы телесные и духовные", в главе, носящей название "О грязном и неуклюжем скрытном домогательстве". Описано оно неряшливо, смутными намеками, Пек явно постарался затруднить его идентификацию. Впрочем, в одной из регистрационных книг Колледжа имеется запись, проливающая на него некоторый свет. Эта запись озаглавлена "Относительно смерти м-ра Ричарда Маулэверера" и содержит некоторые факты, скудные сообщения и комментарии. Написана она от первого лица - некоего "студента Беллами, члена Товарищества Колледжа Магдалены" и, насколько я могу судить, сделана в день похорон мистера Маулэверера. Из этих двух источников у меня сложилась история, довольно связная, за исключением одного-двух мест, впрочем, также достаточно очевидных, и я поведаю ее вам без излишних экскурсов.
Мистер Ричард Маулэверер происходил из хорошей уорчестерской семьи и родился в 1705 году. Он прибыл в Магдалену в 1723, как студент, не получающий стипендии, и особо не утруждал себя учебой; в 1726, не без вмешательства какого-то влиятельного лица, был избран членом совета колледжа в фонде Спендлафа с присвоением какой-то степени. Здесь он долго не задержался, и через некоторое время исчез, унаследовав некую земельную собственность; далее о нем ничего не известно вплоть до 1756 года, когда он появился в Кембридже и взял в аренду Медный зал; в это время он уже был человеком состоятельным, держал верховых лошадей и имел степень бакалавра. Он поселился в Медном зале со слугой и старой домохозяйкой. Он был сердечно принят членом совета колледжа, магистром, Томасом Чапменом, будучи, по всей видимости, с ним в дальнем родстве; близким другом его стал, однако, Джон Беллами, также член совета колледжа, ровесник Маулэверера и человек весьма общительный. Про мистера Беллами можно было сказать, что никто никогда не видел его пьяным, но также что никто никогда не видел его вполне трезвым; вместе с тем, это был вежливый и остроумный человек, не позволявший себе грубых выражений, хороший рассказчик и душа компании, если не страдал от приступов подагры, мучивших его время от времени. Завтракал Маулэверер обычно в Зале, после утренней прогулки, а полуденное время проводил в комнате отдыха. Был он сильным, приветливым человеком, скупым на слова, ценил юмор, но упрям до чрезвычайности, раз составив о чем-нибудь мнение.
Войдя в Медный зал с улицы, вы оказывались в маленьком мощеном холле, свет в который попадал сквозь два узких высоких окна по обе стороны двери. Слева и справа располагались две комнаты; позади холла, напротив входной двери, была еще одна дверь, позади которой находился небольшой кабинет, в котором мистер Маулэверер проводил большую часть времени. Здесь также были два окна, разделенные значительным пространством, одно из которых выходило на лаймовую аллею. Справа располагался камин, а слева дверь и короткий проход, выводивший в сад, настолько короткий, что казалось, сад примыкает непосредственно к комнате. Если бы вы оказались на улице позади дома, то увидели бы два окна кабинета и три окна спальной комнаты над ним; между окнами кабинета, прямо под центральным окном спальной комнаты из кирпича была выложена любопытная композиция, напоминающая колонну.
Мистер Маулэверер нашел комнату темной - пышная летняя листва пропускала слишком мало света; ему пришло в голову, что когда-то в комнате было еще одно окно - в центре, и, действительно, нашел его, скрытое деревянными панелями, исследовав пространство между двумя оставшимися. Панели были удалены. В образовавшемся проеме оказалась дубовая дверь, усеянная гвоздями и дополнительно укрепленная; щели были тщательно прошпаклеваны; но что вызвало любопытство мистера Маулэверера, - две широкие свинцовые пластины, шедшие одна снизу до верху, другая пересекала ее посередине под прямым углом, в виде креста; на обоих виднелись какие-то странные геометрические фигуры. Когда дверь была очищена с внешней стороны, то оказалось, что и на ней, как и на внутренней, имеются точно такие же свинцовые пластины. Мистер Маулэверер решил, что дверь должна открываться свободно, и пластины удалил.
Как кажется, в тот самый день, когда это было сделано, мистер Маулэверер получил записку от старого члена товарищества Иисуса, мистера Хинде. Он отправился повидаться ним, но вскоре вернулся, спросил о свинцовых табличках и забрал их с собой, после чего их больше целыми никто не видел. Вернулся он несколько обеспокоенным и, кажется, в тот же самый вечер поведал мистеру Беллами смутную историю, рассказанную ему мистером Хинде, об убийстве, случившемся в Медном зале приблизительно семьюдесятью годами ранее. Обстоятельства происшедшего были неясны. Какая-то женщина, жившая в Медном зале со своим мужем, частенько напивавшимся до скотского состояния, однажды подверглась его нападению, побежала к дому и попыталась запереть дверь; негодяй силой распахнул ее и убил несчастную топором, после чего был осужден и должным образом повешен в Хантингтоне. Мистер Хинде, по его словам, советовал ему без промедления вновь закрыть и запечатать дверь, но он не согласился этого сделать, поскольку закрытая дверь создавала для него значительные неудобства.
В первый же день после открытия двери произошел любопытный случай; в комнату влетела птица, словно бы преследуемая ястребом, с громким криком, и разбилась насмерть, ударившись о висевшее напротив двери зеркало, разбив его и оставив большие кровавые пятна. По прошествии недели случилось новое происшествие. Мистер Маулэверер, открывая дверь, заприметил какое-то существо, выглядывающее из-за угла - существо оказалось небольшой обезьяной, с белыми зубами и большими глазами; она злобно глядела на него и сделала попытку проникнуть в дом, но мистер Маулвэрер оказался быстрее - он встал на пороге, широко расставив ноги; существо бросилось к ближайшему лаймовому дереву и проворно на него вскарабкалось, так что мистер Маулвэрер не мог его видеть, только слышать, как оно шипело и шуршало в ветвях. Решив, что это одна из двух обезьян, принадлежавших доктору Лонгу, преподавателю в Пембрук Холле, мистер Маулвэрер отправился туда, чтобы проверить, насколько верны его предположения, и нашел их вполне уютно расположившимися в своих клетках, что, однако, мало его успокоило.