— Мария, — распорядился один из мужчин, — отдай револьвер, обмой его лицо и перевяжи, я, кажется, перестарался.
Второй мужчина держал в руках керосиновую лампу и, покрутив фитиль, он разжег его сильнее. Лампа осветила вошедших, дав возможность их рассмотреть.
Женщину Керенский не знал, но чувствовал, что где-то уже её видел. Второй мужчина был ему совсем не знаком, а вот третьим был Савинков, собственной персоной. Борис, увидев, что его узнали, осклабился в ехидной улыбке.
— Узнал, Сашка? Молодец! А череп у тебя не сильно крепкий. Думал, что всё, потеряли мы тебя. Но нет, спасли. А уж, как женщины рыдали бы. Ты же сейчас, как знамя у них. Порядок наводишь, митингуешь, холостой стал. Весь в движении. Даже вон, Засулич сначала тобой очаровалась. А ты подвёл нас, Сашка. Что же ты Абрама убил? Нехорошо-с.
— Как я его убил? — прошептал засохшими губами Керенский.
— Как? Убийц подослал.
— Ты видел? Где доказательства? Я тебе так этого не прощу!
— А-ха-ха, — рассмеялся Савинков. — Мария, давай быстрее отмой его от крови и остального и выведем его наверх, он всё равно не сможет сбежать. А здесь мне не нравится. И ещё, мыши эти, — и Савинков попытался пнуть мелкое шустрое животное.
Мышь даже не соизволила пискнуть и быстро скрылась в ближайшей дырке. Засулич молча взяла кувшин с водой, чистую тряпку и, не сильно стараясь, стала лить воду на голову Керенского, смывая с его лица кровь, грязь и пот с соплями. Истратив всю воду в кувшине, она отошла от Керенского, сказав: — Всё!
— Ну, всё, так всё! — пожал плечами Савинков и приказал: — Давай, Всеволод, бери его и пошли наверх, пора поговорить начистоту.
Керенскому внезапно стало смешно.
— Это вы поэтому меня решили отмыть? Чтобы поговорить начистоту? — захлёбываясь от истерического смеха, спрашивал он Савинкова.
Савинков сморщился, потом пожал плечами и крикнул.
— Всеволод, выводи его.
Незнакомец также молча подхватил пленника под мышки и выволок на свет божий. Керенский немного восстановился, но продолжал изображать из себя совсем ослабевшего. Еле передвигая ногами, он направился в сторону, куда его волок незнакомый Всеволод, и вскоре они поднялись в квартиру.
Большая и светлая комната была почти полностью заставлена стульями. На них расположилось несколько человек. Здесь были и Мария Спиридонова, и Савинков, и ещё несколько человек, среди которых, во главе круглого стола, расположился лидер эсеров Чернов.
Всеволод без всякого пиетета швырнул Керенского на стул с длинной резной спинкой. Почти упав на него, Алекс осмотрелся, разглядывая всех присутствующих и надеясь прочитать на их лицах что-то для себя важное. Но… Савинков играл с револьвером, крутя и поглаживая его, Спиридонова смотрела на Керенского с хищным выражением на лице, словно присматривая, куда можно выстрелить. Стоящий за Керенским, подручный Савинкова, Всеволод, был тоже вооружён и крайне недружелюбен. Остальных Керенский не знал, да и не хотел знать всякую шваль.
— Виктор Михайлович, вы в своём уме? Кто позволил вам схватить, избить и притащить меня сюда?
Чернов выглядел немного нервным и дёрганым, но быстро успокоился, взяв себя в руки, и улыбнулся одной из своих слащавых улыбок.
— Александр Фёдорович, мы вас спасли, почти вырвали из лап убийц. Борис буквально в последний момент спас вас. А вы думаете о нас неизвестно что?!
— Что??? А почему тогда он спрашивает у меня, за что я убил Гоца? Вы в своём уме? Вы что творите? И из каких лап убийц вы меня вырвали?
— А?! Вопрос про Гоца Борис задаёт уже всем подряд, не обращайте на него внимания. Вас спасли и притащили в подвал нашей квартиры, чтобы защитить от убийц. У нас не было времени, а кроме того, появились вопросы. Что вы, например, можете сказать о том, кто и зачем убил наших боевых товарищей?
Керенский притронулся рукой к шишке на голове, набухшей и кровоточащей, и охнул от боли.
— Мария?! — крикнул Чернов.
— Что, Мария? Зачем он мне сдался, этот Керенский? Я вам не сестра милосердия, да и вы не фельдшер!
— Согласен с тобой, Мария, я не фельдшер, я хирург революции! Мы должны вырезать всю опасную опухоль на теле революции, чтобы её организм выздоровел, вот я и пытаюсь понять, что не так с господином Керенским. То ли он опухоль на теле революции, то ли он здоровый организм.
— Сам ты опухоль, — еле слышно пробормотал Керенский и поморщился от боли.
— Дай ему полотенце и воды, Мария.
— Вы бы лучше действительно доктора мне вызвали, спасители…
— О, Саша! Вот уже появился и сарказм, а Борис считал вашу голову слабой. А вы сильны, как никогда. Ты ошибался, Борис!