Вы не пожалеете. Вместе мы пойдём дальше дорогами свободы и приведём нашу глубоко несчастную при царском режиме Родину к великой славе, к великим свершениям. К справедливости, к равенству, к коммунизму!
Устав от столь длинной и пламенной речи, Керенский буквально рухнул в пустое кресло и, вынув из кармана платок, стал вытирать пот, стекающий со лба.
Его речь вызвала оживлённые пересуды и, пока он отдыхал, все остальные члены Петросовета, усевшись обратно на стулья, стали оживлённо переговариваться.
— Как же так случилось, Александр Фёдорович, как так получилось? — спросил Чхеидзе.
Это взбесило Керенского.
— Послушай, Карло! Где ты был, когда я умирал в подвале убогого дома? Где ты был, когда меня били по голове в автомобиле? Что ты сделал для того, чтобы меня найти? Как ты не разглядел в Чернове предателя и Иуду? Ну, как? — Керенский буквально выплёвывал из себя эти слова.
Чхеидзе стушевался, ему на помощь тут же бросился Церетели.
— Мы все вас искали, вас искал УГРО и наши люди, но никто не знал и не мог предположить, что ТАКОЕ может случиться с вами. Этого никто не мог предугадать, абсолютно никто!
Керенский поморщился, этот авторитетный грузин раздражал его. Грузия выгнала в постсоветскую эпоху всех русских и отделилась, забыв обо всём, и, тем не менее, грузины сейчас считали, что это их дело делать русскую… революцию. Но Керенский-то знал, чем это всё закончилось.
— УГРО создал я, и поэтому они искали меня, а не по вашему приказу и не ради вашей прихоти! И пока вы здесь сидели на тёплых стульях, я валялся в беспамятстве в подвале. Зачем вы все здесь нужны? Только чтобы разговаривать о революции? А кто тогда будет работать на её благо? Кто будет брать на себя ответственность за то положение, которое сложилось в империи? Кто будет нести ответственность за безрассудство наших бывших товарищей. Кто, наконец, ответит за всё это?
Церетели снова заговорил, но Керенский больше не слушал его. Самое главное он уже сделал, и теперь предстояло продолжить организацию арестов ещё и некоторых большевиков, обвинив их в связях с эсерами. Арестовать, а потом отпустить, и снова арестовать, но уже других, а потом опять отпустить, набирая среди них сторонников и предлагая перейти в его партию. Отличная мысль! Керенский встал.
— Товарищи, я плохо себя чувствую и направляюсь в госпиталь. Прошу вас не мешать моим людям делать необходимую работу по аресту наших бывших товарищей. Обещаю вам всем, что в отношении их будет проведено самое серьёзное и справедливое расследование.
Все виновные будет наказаны. Смертная казнь отменена, и эсеры будут осуждены на разные сроки заключения за своё предательство. Я лично прощаю их, но закон на это не способен, ибо тогда уже это не закон, а просто набор бессмысленных и никому не нужных правил, товарищи.
Керенский встал и, пошатываясь от усталости и слабости, которую действительно чувствовал, отправился на выход. Возле главного входа его ожидала карета «Красного креста» с охраной внутри, вызванная заранее его людьми.
Охрана подхватила его под руки и в сопровождении медсестры, при стечении многочисленных толп праздношатающихся солдатских и рабочих депутатов, он был усажен в карету и под визг клаксона грузовика с охраной отбыл восвояси.
Прибыв в Смольный, где его уже ждал Климович, он коротко бросил ему.
— Евгений Константинович, план номер два.
Тот кивнул.
— Есть, понял.
— Я отдыхать, сил не осталось. Прошу не беспокоить меня до вечера, а тогда уже доложить и про аресты, и про Кронштадт, и про все остальные наши дела и операции.
— Будет сделано, Александр Фёдорович, — Климович опустил и поднял подбородок, вытянувшись во фрунт.
— Вот и отлично! — и Керенский отправился в свою комнату отдыха.
Глава 6 План № 2.
«Как мог я покушаться на восстановление монархического строя — говорил он — если у меня нет даже того лица, которое должно бы, по-моему, быть монархом. Назовите это лицо. Николай II? Больной царевич Алексей? Женщина, которую я ненавижу больше всех людей в мире? (жена Николая II). Весь трагизм моего положения, как идеолога-монархиста, в том и состоит, что я не вижу лица, которое поведет Россию к тихой пристани». В. Пуришкевич
Генерал Климович поднял трубку телефона.
— Григорович?! Собирайся, и ко мне, пойдёшь договариваться.
Через полчаса в кабинет к Климовичу входил ротмистр Григорович. Климович коротко взглянул на него и вздохнул.