Тут уже мне пришёлся удар по плечу, так что у меня немного подогнулись колени. М-да дядюшка свою силу совсем не сдерживает или действительно просто рад видеть меня? Я улыбнулся и немного прикрыл глаза. Это чертовски приятно, когда тебе рады, просто рады. Открыв глаза, я успел заметить, как пацанёнок захлопнул открытый рот, но он все так же продолжал, вылупившись, смотреть на меня.
— Эй, Харальд, режь барана, а ты, — он обратился к другому мужчину, — доставай бочонок с медом из тех самых.
— Хельга, Далия, где вас носит? Накрывайте в общем доме, у нас праздник, племянник вернулся.
— Долго тебя не было, — дядюшка обратился ко мне, — мы ведь хотели за тобой ехать, — его голос стал совсем безэмоциональным, — ладно, об этом потом поговорим, — он махнул рукой. И, держа меня за плечо, повел к воротам.
— Дядя, позволь представить тебе своего товарища Данральда, будущего друида из клана Брокваров, если бы не он, я бы еще нескоро сюда добрался.
— Хм, — он окинул Данральда взглядом, — твой друг будет всегда желанным гостем в моем доме и в доме моих сынов.
Толпой мы направились в общий дом, пока шли, я разглядывал поместье. Было много разных построек, лодочные и обычные сараи, кузня, большой дом, я так понимаю, там и живет дядя со своей семьей, еще пару домишек. А посередине располагался как раз общий дом, большое вытянутое здание, а крышу ему заменяла перевернутая ладья. Аутентично.
Зайдя в дом, я огляделся, очень уж напоминал таверну, в которой я был. Так же очаг, сложенный посередине, и слуховое окно над ним, столы, которые окружают этот большой очаг из камня. А так во всем доме было еще два маленьких очага. В большом едва тлел огонь, и туда подбрасывали дрова, растапливая его. На стенах висели топоры и копья, а так же щиты.
Расположившись за столом с дядюшкой и его сыном, Данральд сел подальше.
На стол начали ставить разную снедь, вяленую и копченую рыбу.
Не успел опомниться, как на столе появился большой рог, литра на три, и туда как раз наливали из бочонка медовуху, пахло изумительно.
Арне поднялся, держа этот рог в руках.
— Сегодня вернулся мой племянник, которого я не видел почти пятнадцать лет, — он приподнял рог над головой, — выпьем за то, чтобы мы всегда возвращались домой, и где бы нас ни носило, по каким бы краям и морям мы ни ходили, нас всегда ждали дома, на Скеллиге. За Скеллиге и за моего племянника.
Он сделал пару глотков и передал свой рог сыну. Тот так же его приподнял и отпив передал мне.
Взяв рог с медовухой, я принюхался, пахло медом и разнотравьем, приложившись к нему от души, передал Данральду и дальше уже за ним не следил.
Пьянка потекла своим чередом, притащили освежёванного барана и на большом вертеле начали жарить прямо на очаге.
Дядя же с меня не слезал, выспрашивая, где был, что видел и с хрена ли я так долго возвращался домой, от вопросов же моих он уходил, говоря, что после поговорим, сейчас рано.
Да и с братцем познакомился, звали его Свейн, ага, что означает мальчик, мальчик он и есть. У меня сложилось впечатление, что он на всех смотрит с легким презрением, как будто ему все должны.
— Рингольд, вот я слышал, что ведьмаки лучшие войны, — завел он разговор, он весь вечер пытался меня как-то подначить.
— Я тоже слышал, Свейн, что такое говорят, — покивал ему в ответ.
— А сам что думаешь? — не отставал он.
— Что здесь думать, говорят и пусть говорят, мне-то что.
— Врут, значит, люди, так получается, — и с ехидцей посмотрел он на меня.
— А мне откуда знать, врут или нет, люди многое говорят, и не всему надо верить, — вот не хотелось мне с ним конфликтовать и портить такой хороший вечер. Вкусная медовуха и еда, тепло. Но нарывается же. А дядя делал вид, что не смотрит в нашу сторону, но прислушивался точно.
— Вот я так и знал, что ваша слава раздута, — он даже хихикнул.
— Тебе виднее, много пожил, много видел, — иронию и смех я и не прятал в голосе.
Парень весь покраснел, в глазах злость. Еще бы, и от отца оплеуху получил на людях, и сейчас насмехаются. Какая жалость. Сам виноват, дурачок.
Он крепко сжал кубок.
Я же отвернулся и глянул на спящего Данральда, который сложил руки на столе. Само застолье уже стихало, народ расходился.
— Рингольд, — ко мне обратился дядя, — пошли прогуляемся.