Василиса на меня зла не держала и не упрекнула ни словом. Всегда спокойная, улыбчивая и добрая, она заботилась о нас с одинаково хорошим настроением. Я со своей стороны не могла себе простить, что наябедничала и заставила ее плакать. После этого случая я всеми средствами пыталась показать ей, как сильно люблю ее, держала дверь открытой, когда она несла поднос, и заранее шла в свою комнату, когда знала, что она придет туда наводить порядок.
Однажды ночью у меня было расстройство желудка, и меня вырвало. Комната Василисы была довольно далеко от моей, тем не менее она услышала и пришла успокоить меня и перестелить постель. Затем она стала готовить мне теплое питье, и я слышала, как она затопила плиту. Все это заняло немного времени, и, когда она поила меня, стоя на коленях перед кроватью, сказала: «Спите спокойно, моя маленькая хозяюшка, мне уже некогда ложиться, скоро надо растапливать печки». Я видела, какая она сонная, и, думая о том, что она будет работать, когда все в доме еще спят, обняла ее, говоря: «Василиса, ты самая хорошая, ты самая красивая в нашем доме». На что она ответила: «Да благословит Вас Бог, хозяюшка, я только прислуга».
Василиса была высокая, широкоплечая, держалась очень прямо и передвигалась бесшумно, без лишних жестов, словно скользя по паркету. Мама сказала однажды, что у Василисы походка королевы.
Когда мы с ней оставались дома одни, к нам в комнату приходила повариха. Она была лучшей подругой Василисы и поэтому была вхожа к нам. Она была вдовой, молодой и веселой, и между собой мы называли ее «Веселая вдова». Замечательно было оставаться с ними дома. Они весело болтали, предаваясь воспоминаниям, иногда вместе пели популярные песни, которые я старалась запомнить наизусть. У «Веселой вдовы» был чистый вибрирующий голос, я говорила ей, что она поет лучше, чем в Оперном театре, и это всегда смешило ее. Я очень любила эти спокойные и счастливые моменты, и, когда звонил входной колокольчик, время, проведенное с ними, всегда казалось мне слишком коротким.
Я спросила Василису про ее детство и узнала ее печальную историю. Она была старшей в большой семье. Отец ее был рабочим. В дни зарплаты он часто возвращался домой пьяным, готовым к ссорам и потехам. Его забавляло, что Василиса боялась его, смотрела на него испуганными глазами. Он хватал ее за нос двумя пальцами и дергал его, как колокольчик, приговаривая: «Динь, динь, динь». Нос распухал и краснел. Когда отец возвращался, мать прятала Василису под кроватью, но однажды он поймал ее и свернул ей нос, потекла кровь, нос так и остался немного на сторону. Мама сказала ей: «Тебе нужно уходить из дома, бедная моя девочка, отец в конце концов искалечит тебя, и никто не захочет на тебе жениться. Кто возьмет девушку с кривым носом?» И она отдала Василису в прислуги, едва ей исполнилось двенадцать лет.
Я спросила:
– Почему мама не защищала тебя?
– Она ничего не могла сделать. Он был моим отцом. Отец – это хозяин, он имел право делать со мной все, что ему заблагорассудится.
– Василиса, ты ненавидела своего отца?
– Упаси Вас Господь, хозяюшка, как это можно, ненавидеть своего отца? Это большой грех. На самом деле отец не был злым, это вино ударяло ему в голову.
– Почему ему позволяли пить?
– Возвращаясь с завода, он покупал водку в винной лавке, выпивал на улице и приходил домой уже пьяным.
Весь день я размышляла о том, что она рассказала мне, а ночью мне приснились кошмары. Громадные и злые мужчины били девочек, таскали их за волосы и выкручивали им носы. На следующий день я спросила Василису, почему ее мама не развелась.
– Как это – развелась? Сочетаются браком в церкви перед Богом, и после этого люди больше не принадлежат себе. Только могила может разлучить мужа и жену.
Когда стало необходимо еще больше сократить наши расходы, Василису и «Веселую вдову» уволили и на их место взяли одну прислугу.
Уход Василисы принес мне много горя. Ее доброжелательное терпение, ее простое благочестие дало мне представление о подлинной реальности веры в Бога, которой, я чувствовала, не хватало в обществе, которому принадлежала моя семья. Василиса была искренней. Она жила по-настоящему. С детской прямолинейностью я делила людей на две группы: на тех, кто действительно жил, и тех, кто просто делал вид, что живет.
Василиса была подлинной, как алмаз и настоящий бриллиант, как цветок, и реальный цветок, а не бумажный. Она первая подготовила меня к радостному принятию позднее восторженных идей молодежи моего времени, молодежи, которая хотела идти в народ, слиться с ним, служить ему, призывая к великодушию и жертвенности.