— Давай, Вторник, давай!
А потом всплескивал руками и восклицал:
— Я ни при чем! Ни при чем! Это все собака.
Из этого не могло выйти ничего путного. Вторник точнее других псов умеет оценивать людей. Он изучает тебя и все понимает. Я уже разобрался: он откликается сердцем, только если уважает. Могу представить, как Вторник вздыхал и спрашивал себя: «Как же это я так низко пал?» — когда мольбы нового наставника перешли в оправдания, а потом в жалобы. Он послушно исполнял команды на занятиях, потому что был под это заточен. Но как только дрессировка заканчивалась, пес прятался под койку и лежал там недвижно. Он скучал по своему другу. Он повесил нос и сник. Так продолжалось почти неделю.
Наконец вмешался заключенный по имени Том. Он был самым старшим в группе, больше тридцати лет отсидел за убийство с отягчающими вину обстоятельствами (от двадцати пяти лет до пожизненного). По молодости он перечитал чуть ли не все книжки тюремной библиотеки. Толкал штангу, дежурил по столовой и получил несколько образований. Но когда первое слушание по досрочному освобождению окончилось ничем, Том прекратил из кожи вон лезть, чтобы сделаться лучше, и начал примиряться со своей судьбой. К тому времени, как начала действовать программа «Щенки за решеткой», он большую часть времени проводил в камере или перед телевизором.
— В тюремной системе чувства приходится отсекать, — сказал он. — Иначе не выживешь, потому что здесь очень тяжело. Но, знаете, собаки снова сделали меня человеком.
К моменту появления Вторника Том выдрессировал шестерых псов, немецких овчарок, и все они сдали курс дополнительной дрессировки. Все они сейчас работают в этом большом мире, стараясь сделать его лучше. Это большая редкость. Лу Пикар и ее «Собаки-компаньоны Восточного Побережья» добиваются успеха в 80 % случаев, но во многих организациях по дрессировке псов-помощников программу оканчивает меньше половины животных. Не хочу сказать о них ничего плохого — статистика просто отражает высокую сложность курса. Собаки-компаньоны — это элита, они должны во всем подтверждать свой статус. Понятно, почему Том гордился своим рекордом — 6:0. Таких показателей не было ни у одного заключенного его колонии. В закрытом тюремном мире успех — социальная валюта, рекорд принес Тому уважение соузников, они прислушивались к нему и, что самое главное, не трогали.
Другие заключенные не верили, когда Том предложил взять Вторника.
— Зачем рисковать рекордом ради спятившего пса? — спрашивали они. — Никудышная собака.
Им казалось, что из Вторника уже ничего не слепишь. Он лодырь. Сломленный полугодовалый щенок. Никто, кроме Тома, не верил, что пес выкарабкается. Хотя и он сомневался.
— Момент выпал удачнее не бывает, — признался он.
Предыдущая собака Тома, немецкая овчарка, незадолго до этого сдала нормативы и стала служить в Министерстве национальной безопасности ищейкой, специализирующейся на взрывчатке, и рекордсмен весь извелся без пса.
— …знаете, собаки снова сделали меня человеком.
Том не пытался подольститься ко Вторнику. Не дергал за поводок. Вместо этого он залез под койку «Стива Бушеми» и лег с ним рядом. Тогда в песике было всего семь кило, а не тридцать семь, как сейчас, так что места для двоих как раз хватило. Том касался его лап, иногда чесал за ушами, но большей частью тихонько лежал, не говоря ни слова. Когда три часа спустя он поднялся. Вторник тоже встал и пошел следом в новый дом. Поставил передние лапы на койку Тома, принял поглаживание по голове и «хорошего мальчика», а потом лег в конуре в углу камеры.
С тех пор Вторник хвостом ходил за Томом. Шел рядом во время прогулки, пускал слюни на его колено в телевизорной комнате. Когда Том ложился спать, Вторник подходил, тыкался носом, а потом сворачивался в своей конуре. Во дворике, где вообще-то нужно было заниматься дрессировкой, щенок запрыгивал на скамью и жался поближе к наставнику. Никто, даже Том, никогда подобного не видел, У Вторника такие грустные глаза, особенно если его чем-то обидят. В семь месяцев он выглядел, наверное, совсем как брошенный ребенок. Да он и был таким. Когда я думаю о маленьком Вторнике, то отчетливо вижу, как это воплощение любви и невинности узнает, что такое боль.
Другие заключенные стали называть Вторника рохлей.
— Что ты будешь делать с этим слабаком, Том? — язвили они, выгуливая здоровенных «немок». — Возьми себе настоящую собаку.