За опыт могут принимать совершенно устаревшие суждения. Казалось бы, мир меняется: человек полетел в космос, изобрел компьютерный вирус, научился фотографировать на телефон. Но даже при этих достижениях цивилизации, существенно обновивших нравы общества, главенствует мораль из дописьменных времен. «Представление о добре и зле, – с высокодуховным выражением лица скажет надменный старик, – не могут меняться в силу объективных причин. Мораль одна, как истина, и не подлежит исправлению».
Не будем, впрочем, вдаваться в идеологические споры, дабы не прослыть нигилистами. О морали много в свое время сказал Ницше, за что тоже высокомерными современниками был причислен к наивным простакам.
Но то, что старики живут заветами прошлого, в то время как на дворе совершенно другое время, вызывает диссонанс. Хотя, быть может, мы просто ничего не понимаем в силу молодости и юношеского максимализма. Старческая надменность – не порок. Склонность к анализу и рефлексии – вот главный порок! К чему лишние мысли, если за тебя человечество уже все помыслило? Вот одно остается не ясно: почему мы до сих пор живем не в безупречном обществе и грех по-прежнему живет среди нас, если предыдущие поколения были безгрешны? Или у людей прошлого тоже можно было обнаружить бревно в глазу?
Гнев
Глава о том, как ярость лишает рассудка
«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал».
1
Взвешенное и обдуманное решение вызывает уважение. Когда встречаешь человека, умеющего совладать со своими эмоциями, проникаешься к нему симпатией. Только врагу пожелаешь разгоряченного собеседника. С таким ни за стол переговоров не сядешь, уж тем более не станешь вынашивать общих планов. Поэтому в цивилизованном обществе принято гнев расценивать как слабость.
Тысячи лет прошло со времен Троянской войны, в которой, кажется, гнев стоял на первом месте. Сначала Менелай разгорячился по факту того, что у него увели красавицу жену. Затем греки в неистовстве осаждали троянцев. И в конце концов самый доблестный из героев, Ахиллес, вышел из себя, когда ему не позволили присвоить военную добычу, а именно взять себе пленную наложницу. Из-за гнева события той войны поворачивались радикально, отчего победы пришлось ждать аж десять лет. Сейчас, с высоты христианской морали, можно только лишь осудить древних за их неуемное желание мстить, горячиться и не иметь никаких представлений о сдержанности.
Некоторые ученые даже пришли к философскому выводу: мол, эволюция человечества напоминает эволюцию отдельно взятого человека. Древность – это юношество. Когда в школе вас обидно обзывают, едва ли вы вспоминаете о всепрощении – напротив, в гневе вы стараетесь наказать своего врага. Для Античности это было нормой поведения: ежели оскорбили твою честь и достоинство, ты обязан наказать обидчика. Иначе и быть не может.
«Умерь свой пыл» – эту фразу можно встретить уже в христианские времена смирения. Для греков же, например, гнев представлялся неконтролируемым. Когда Гера наслала безумие на Геракла, тот в гневе умертвил своих детей. Конечно, ему стало стыдно за содеянное, но лишь перед окружавшими его людьми. А как они после этого на него посмотрят? Будут ли вообще разговаривать? О внутреннем мире говорить еще рано – он вместе с совестью появятся гораздо позже. Но гнев, спровоцированный безумием, вполне себе можно было оправдать карой богов.
Это действительно наваждение. Трудно вообще себе представить, отчего появляется гнев и каковы его причины. Встал не с той ноги? Плохо спал? А вот то, что боги просто-напросто решили наказать тебя (причем это не обязательно вызвано рациональными причинами, это может быть всего лишь прихоть одного из богов), выглядит вполне убедительной причиной.
Плутарх писал в сочинении «О подавлении гнева»: «Гиппократ говорит, что самая тяжелая болезнь – та, при которой человек более всего изменяется в лице. Вот и я прежде всего, заметив, что гнев особенно изменяет и искажает черты и цвет лица, походку, голос, приобрел отчетливый образ этой страсти, и мне внушала отвращение мысль, что я могу показаться друзьям, жене и дочерям таким страшным и обезображенным – не только диким на вид, утратившим свой обычный облик, но и приобретшим грубый, отталкивающий голос; именно такими я видел своих знакомых, охваченных гневом; они не могли в этом состоянии сохранить ни свой обычный нрав, ни благопристойную внешность, ни изящество и убедительность речи, ни подобающую манеру общения».