А этот гад даже не разбудил ее вовремя, чтобы не мешала заниматься какими-то гадостями с посторонней теткой.
Ну ничего, она ему еще покажет!
«Я рисую, я художник…»
Только утра дождаться, а там уж она расскажет этой Наде кое-что интересное про ее нового любовника!
Этой ночью Катя почти не спала, ворочалась, прислушивалась. Задремала лишь под утро и сразу же проснулась, услышав, что кто-то ходит по кухне. Быстро натянув уже потрепанные за дорогу джинсовые шорты и футболку, она вышла из комнаты. В кухне заспанная Надя в тонком шелковом халате с переплетающимися по черному фону белыми ветками готовила завтрак. Дядя Гриша, видимо, еще не вставал.
– Проснулась, Катюша? – обернулась к ней Надя.
Катя скривилась – надо же, «Катюша», как подлизывается…
– Ты чего подскочила в такую рань? – продолжала Надя. – Волнуешься? Ты вчера уснула, и мы решили тебя не будить. Все-таки, наверно, лучше тебе встретиться с Иваном на свежую голову. Он такой человек, понимаешь, м-м-м… сложный. Может с первого взгляда показаться циничным, бесчувственным, что ли. На самом деле, конечно, он не такой, – тонко чувствующий, ранимый… – Она замялась. – По крайней мере, мне всегда хотелось в это верить.
– Да вы не распинайтесь так, – вдруг выпалила Катя. – Мне вообще-то наплевать на этого вашего бывшего с высокой колокольни. Никакой он мне не отец.
– Как – не отец? – ахнула Надя.
Она машинально сняла очки, покрутила их за дужку.
Катя стащила со стола кусок хлеба, откусила корочку и, жуя, с усмешкой бросила:
– А вы и повелись, да? Здорово мы с дядей Гришей вас развели? Мы с ним вместе эту трогательную фигню сочинили – про потерянного папу.
– Но… зачем?
Надины длинные ресницы задрожали, и Кате показалось, что она вот-вот заплачет.
«Так тебе и надо!» – с мстительной радостью подумала она.
– Зачем-зачем, – грубо передразнила она. – Вам Гриша наплел всякого, что художник он, а вы и уши развесили. Никакой он не художник, уголовник он, ясно вам? Как там это называется? Вор на доверии, вот! А я ему помогаю одиноких лохушек вроде вас разводить. Слезу пущу, глазами похлопаю, они нас в квартиру-то сразу и впускают.
– Я тебе не верю, – замотала головой Надя. – Как же… Этого не может быть! Ведь ты назвала его фамилию – Горчаков.
– Ну и что? – на ходу сочиняла Катя. – Фамилию я в вашем телефоне посмотрела, пока вы с Гришей в ванной возились. Чего тут сложного? Ну, верить или не верить – это ваше дело, а ценные вещи и деньги я б все же проверила, на всякий случай. – Она медленно растянула губы в улыбке.
На Надю жалко было смотреть. Лицо ее помертвело, пальцы нервно теребили пояс халата.
– Зачем… – глухо выговорила она. – Зачем же ты мне все это теперь рассказываешь?
– А жалко вас стало, – объяснила Катя. – Все-таки вы не такая, как другие, добрая… Ну, и решила вам помочь.
– Уходите отсюда, – тихо, но твердо процедила Надя. – Вон! Немедленно! Я не буду вызывать милицию, ничего вам не сделаю, просто уходите. Видеть вас не хочу больше!
– Ладно, ладно, – закивала Катя. – Я пошла, подожду на улице, вы с дядей Гришей уж сами разберитесь. Да не расстраивайтесь вы так, зато урок вам будет: не тащить в постель первых встречных мужиков.
Надя дернулась, как от пощечины, и просипела снова:
– Пошла вон!
Катя вышла из кухни, сунула ноги в сандалии и поспешно сбежала вниз по лестнице. Григория она решила подождать во дворе, на скамейке. Он вылетел уже через пятнадцать минут, красный, взбешенный. Сразу набросился на Катю:
– Ты что? Что ты ей сказала?
– Правду! – бросила она. – Что ты никакой не художник, а вор!
– Ах ты, паршивка! – прохрипел он ей в лицо. – Но зачем?
Он схватил ее за грудки и слегка встряхнул.
– Руки убери! – проговорила Катя. – Сам же меня учил, как отбиваться. Зачем? А зачем ты с ней весь вечер околачивался? Сам обещал меня к отцу отвезти, а как увидел первую смазливую тетку, так сразу все забыл!
– Дура! – выкрикнул Григорий. – Я, может, первый раз в жизни человека встретил, а ты…
– И что, не мог подождать со своим человеком? Надо было сразу к ней в кровать лезть, а на меня наплевать, да? Я так мечтала, так долго ехала сюда! Меня отец ждет! А я должна сидеть там, в квартире, и смотреть, как вы…
– Никто тебя не ждет! – вдруг жестко сказал, как выплюнул, Григорий. – Отцу своему ты на хрен не сдалась! Если мужик хочет общаться со своим ребенком, никто ему не помешает, ясно тебе? А если он про тебя десять лет не вспоминал, так, значит, и не больно надо ему было. А ты вокруг себя ничего не видишь, только о себе и думаешь… Я для тебя, а ты…
– Пусти меня! – всхлипнув, рванулась Катя. – Пусти, гад! Ты все врешь! Он меня любит, любит, ясно тебе? Он ждет меня. А ты… Проваливай отсюда, видеть тебя не могу!