Она наконец вырвалась и побежала, не разбирая дороги, отчаянно глотая рвавший легкие воздух. Едва успела отпрыгнуть от поворачивавшей во двор машины, зацепилась футболкой за кусты, обдавшие ее дождем холодной росы. В груди было так больно, словно ее проткнули насквозь. Ветер бил в лицо, и слезы не катились по щекам вниз, а бежали куда-то в стороны, к вискам.
– Стой! – услышала она за спиной дяди-Гришин окрик. – Ну стой же ты, малахольная!
Катя побежала быстрее, но он настиг ее, дернул за футболку. Ее рвануло назад, потом вперед. С размаху она впечаталась в его грудь, ударилась лбом о плечо. Закричала, заплакала уже навзрыд. Дядя Гриша обнял ее одной рукой, другой гладил по волосам, приговаривал:
– Ну, тише, тише, что ты, маленькая моя… Ну, прости ты меня, дурака, я со зла сказал. Ну, хочешь я самому себе по роже дам, за то, что тебя обидел, а? Сам думал: никому тебя в обиду не дам, и вот же…
– И ты меня прости, дядь Гриш, – всхлипнула Катя. – Что я этой Наде наговорила всякого… Мне просто так обидно было, что ты про меня забыл. Я думала, ты меня предал…
– Ну что ты, дурочка, – тепло улыбнулся он. – Вот специально тащился с тобой в такую даль, чтобы тут тебя предать. Сочиняешь тоже… Ну, чего теперь говорить-то. Пойдем, что ли? Адрес-то у тебя, блокнот не забыла?
– Здесь он, – Катя, вытирая глаза, кивнула на болтавшийся за спиной рюкзак. – Я с ним не расстаюсь теперь. Он… про всю мою жизнь, понимаешь?
– Понимаю… – кивнул Гриша. – Ну, пошли. Теперь уж вроде адрес верный должен быть.
В начинавшем просыпаться утреннем городе пахло речной водой, солнцем, асфальтом. Над головой мягко шелестели разлапистыми листьями каштаны. Катя и дядя Гриша отыскали дом, указанный в адресе, который дала им Надя.
Катя на секунду замерла у обитой черным дерматином входной двери в квартиру.
Неужели вот он – конечный пункт ее поисков? Неужели сейчас ее обнимет ее отец – тот человек, что поднимал ее на руках к потолку, тот, что написал в письме «поцелуй маленькую доченьку»?
Григорий нажал на кнопку звонка.
Птичья трель разнеслась по сонной квартире. Не открывали долго. Они позвонили еще раз. Наконец за дверью послышались шаркающие шаги и недовольный голос просипел:
– Ну, щас, щас… Кого там принесло в такую рань?
Катя почти перестала дышать.
Дверь распахнулась – и на пороге появился заспанный мужчина, распространявший вокруг себя запах перегара. Он стоял перед ними в трусах и небрежно накинутой на плечи расстегнутой рубашке, босиком, и пытался справиться с зевотой. Худой, даже, пожалуй, субтильный, но с намечающимся дряблым брюшком. Черты лица – как у постаревшего мальчика, задорные, озорные, но какие-то поплывшие. Отросшие светлые волосы мягкими волнами спускались вдоль небритых щек. Мужчина машинально сгреб их рукой на затылке и стянул аптечной резинкой. Катя так и впилась в него глазами.
– Здрасьте, – просипел он, взглянув на Григория. – Вы от Виталика, по поводу долга? Ну, я же ему сказал, что отдам, как только получу за материал…
– Нет, мы по другому вопросу, – покачал головой Григорий.
– Мы? – Он, кажется, только сейчас заметил Катю, вгляделся в нее. Катя вся сжалась под его взглядом, судорожно прикусила нижнюю губу. – А-а, я понял. Вы по поводу этого интервью с юным дарованием, да? Слушайте, мне страшно неудобно, а мы разве на сегодня договаривались?
– Да не, вы не поняли опять… – начал Григорий.
– Так ты не эта, как там ее, не пианистка? – спросил Катю Горчаков. – Странно, а чё ж мне лицо твое знакомо? Я думал, из материалов… Так чем обязан тогда?
– Мы по личному вопросу, – нашелся, наконец, Григорий. – Можно мы пройдем?
– По личному? – хохотнул Горчаков. – Еще того не легче с утра. Что, я опять кому-то задолжал? Или кто-то беременный? Не ты, надеюсь?
Он отступил в темную прихожую.
Катя вошла вслед за ним, споткнулась о попавшуюся под ноги пустую бутылку. Дядя Гриша удержал ее за локоть, чтоб не упала.
В квартире пахло застоявшимся сигаретным дымом. В прихожей на вешалке грудой навалена была одежда – зимняя куртка, ветровка, кепка, в углу заляпанные давно присохшей грязью ботинки, там же – летние шлепанцы.
– Пошли на кухню? – предложил Иван. – А то там, в комнате, бардак.
На кухонном столе вперемешку валялись музыкальные диски, крышки от винных бутылок, колбасные обрезки. Иван, помедлив минуту, не глядя сгреб все это в полиэтиленовый пакет и сунул его куда-то в угол.
– Ну, так, что там у вас за дело? – обернулся он к пришедшим.