Наверно, из-за того, что он был при полном «параде», в милицейской форме и фуражке, водители не очень-то любезно отнеслись к его инициативе. Кто-то уже кричал в спину матерные ругательства, вероятно, именно тот водитель, перед носом которого Сорокин безмятежно бросил своего железного коня. Другой чудак на «лендкрузере» едва не взял Сорокина на капот, хотя явно видел, что он идет прямо перед его машиной. В общем, Сорокин лишний раз убедился, что народ милицию не любит, не любит, хоть убей, и ничего ты с этим не поделаешь. Пропаганда как раз-таки наоборот производит обратный эффект, вызывая среди народных масс еще большее озлобление. Оно и понятно, каждый человек хочет в этом мире справедливости. Только где ее на всех наберешься? Что для одного справедливость, то для другого зло.
В метро Сорокин тоже ловил на себе недобрые взгляды. Так и читал, что если бы не людное место, то некоторые давно бы с ним разобрались. От этих взглядов ему становилось не по себе, и он подумал, что понимает начальников, которые ездят с мигалками вразрез со всеми правилами дорожного движения. Что остается делать в антагонистическом противостоянии? Начнешь каждого убеждать, что на самом деле ты хороший мент, не поверят, так как убеждены, что хороших ментов по определению не бывает, и что люди в милицию не служить идут. Вот и занимайся любимым делом после этого. Кто же поверит Сорокину, что он шел в милицию, чтобы расследовать преступления и ловить преступников? Скажут, не заливай, мол, брат, ты шел за должностью и думал забраться повыше, чтобы нахапать побольше взяток на сытую старость.
Философствуя о нелегкой ментовской жизни, Сорокин и сам не заметил, как проехал нужную станцию метро. Когда он очнулся, то хорошенько себя отругал: «Тоже мне мечтатель нашелся! Одного Забродова выше крыши хватает со своими умствованиями, так еще ты решил прославиться!»
Когда полковник Сорокин прибыл на Дорогомиловский рынок, его глазам открылась печальная картина. Преступники пронеслись словно смерч, методично, если так уместно сказать, даже филигранно расстреляли торговцев овощами и фруктами, в том числе и тех, кто по чистой случайности оказался неподалеку.
«Вот, нелепая смерть, — подумал Сорокин. — Пошел на рынок за продуктами и не вернулся, погибнув от шальной пули. В этом, наверно, и есть вся Москва, прибить могут на каждом шагу, прямо как в военное время. Ничего не поделаешь, разгул преступности, с которой мы бы давно справились, если бы не преступники в милиции, прокуратуре, судах и Госдуме. Куда ни ткнись, всюду взятки гребут, а с таким подходом, когда деньги превыше всего, занимаются всем, за что платят деньги. Как вам нравится участковый, который организовал банду и совершил двадцать шесть грабежей? Конспиратор хренов!»
Милиция оцепила проход, куда пытались прорваться азербайджанские женщины и дети, как понял Сорокин, родственники погибших. Милиция не пускала их к жертвам, и по всему рынку разносились горький плач и вместе с тем истерично-возмущенные крики. На мостовой валялись раскрошенные арбузы и дыни, раздавленные поздние персики. Если бы не многочисленные трупы, со стороны казалось бы, что произошел погром на основе расовой неприязни. Кто-то из торговцев, раскинув руки в стороны, весь пропитанный кровью, лежал на асфальте, кто-то уткнулся лицом в прилавок, кому-то пуля попала в спину, по всей видимости, при попытке к бегству.
Свидетелей было много, но ничего толком они рассказать не могли, по крайней мере, не было каких-то существенных деталей, за которые могло зацепиться следствие. Все как один утверждали, что торговля шла как обычно, пока внезапно на торговый ряд с двух сторон не ворвались люди в масках, открывшие огонь на поражение. Одеты они были в обыкновенные спортивные костюмы с рюкзаками на спинах. После совершения преступления скрылись в неизвестном направлении, и никто их больше не видел.
Сорокин изучил взглядом пустую гильзу, поднятую из-под ног.
«Ничего себе ворошиловские стрелки! — хмуро подумал он. — АК-47. Они что, совсем обнаглели? Решили сделать из Москвы арену боевых действий?»
— Может, у них были какие-то особые приметы? — настойчиво допытывался Сорокин у старенькой азербайджанки, которая находилась в шоковом состоянии. Ей повезло, потому что при первых же выстрелах она сразу упала под прилавок, и о ней просто-напросто забыли.
— Нет, я не видела. Все в одинаковых штанах и мастерках черного цвета.
— Они разговаривали между собой?
— Ничего не было слышно.
— Спасибо, — с досадой поблагодарил полковник Сорокин.