Сорока проворно взмахнула крыльями и, продолжая выкрикивать ругательства на птичьем языке, скрылась.
Прогнав птицу, Степан тут же постарался принять бравый вид. Ему почему-то казалось, что за ним наблюдают чьи-то насмешливые глаза, которые все видели. И как он стоял возле каменной стены, и как дрожали его колени, и как от страха он не смел открыть глаза.
Степан не исключал возможности повторного нападения. Короткая схватка могла быть лишь предупреждением со стороны собак, и кто его знает, что последует за этим предупреждением, если он сейчас же не покинет чужие владения.
И все-таки, несмотря на существенную опасность, Степан не спешил расстаться с пещерой. Ущемленное самолюбие вдруг взыграло в нем. То ему казалось, что он готов отдать полжизни за один выстрел по своему обидчику, то в голове наступало просветление — и он поспешно отгонял мысль о схватке с собачьей стаей.
Его пустые терзания прервали сорочьи крики, громко прозвучавшие с той стороны, откуда он пришел. Степан вздрогнул, торопливо пересек площадку и, встав за валуном. заросшим высоким кипреем, стал выжидать.
Сороки не умолкали ни на секунду. Их крик нарастал и приближаясь к охотнику, становился все тревожнее и к а пористее.
Там, где безумолчно трещали сороки, послышался нарастающий тревожный шум. Степан, не лишенный воображения мигом представил несущуюся сквозь кусты разъяренную собачью стаю.
—Нет. На сегодня хватит. Вон отсюда. Вон, — сам себе дал команду Степан и, не мешкая, круто развернувшись, быстро зашагал прочь.— К черту этих псов. К черту!
Чувствовал он себя преотвратительно. Ай да Степан! Ай да охотник! И это он, бывший моряк, чуть не вприпрыжку удирает от облезлых псов. Стыд. Срам. Сороки стрекотали. Ну и что? Мало ли что им в головы взбрело? Может. между собой ссорились. И шума-то почти никакого не было. Ну, ветер отчего-то взбесился, ну, пошумел немного... Что из этого? Эх-ма, чего со страху не выдумаешь. Но почему со страху?— тут же находил Степан себе оправдание. Разве не он смотрел полчаса назад в лицо смерти? Так зачем же, спрашивается, на дню испытывать судьбу дважды? Ради чего? Что он этим докажет?
И опять он обзывал себя трусом, не забывая, однако, оглядываться назад. Прилипчивая мысль, будто собачья стая все-таки может решиться на преследование, не покидала его. Ему казалось, что даже деревья смотрят на него с немым упреком, обличая в страшном грехе — трусости.
И тогда Степан решил устроить привал.
Отвесно падающая скала, огромные валуны, рассыпанные под ней, показались ему удобным для отдыха местом.
Он тяжело сел на покрытый черными пятнами лишайников плоский камень, перевел дыхание и, не сводя глаз с дальних кустов, из которых могли появиться преследователи, стал прислушиваться к тревожному дыханию природы.
В камышах слабо шуршал ветерок, со стороны озера доносился шум воды, сверкало полуденное солнце. Природа дышала спокойно и умиротворенно.
Впервые, после расставания с Петром, он громко рассмеялся. «Погоня! Вот уж действительно у страха глаза велики». Тревога его моментально улетучилась.
Странные предметы, лежавшие под основанием скалы привлекли его внимание. Он сделал несколько шагов в их сторону и невольно ахнул. Такого нагромождения костей он никогда еще не видел. Можно было подумать, что их вывалили из кузова самосвала, позабыв присыпать землей.
Он поднял голову вверх, перевел взгляд с безоблачного неба на вершину скалы и... замер.
Красное солнышко улыбнулось ему сверху, подмигнуло. Голубая синь неба приветливо заглянула в глаза, но Степан был так далек мыслями от созерцания красот природы, что ничего этого не заметил.
На скале неподвижно, отражая золотые лучи солнца, стоял лохматый рыжий пес с мощной лобастой головой и широченной грудью.
Степан мгновенно поднял ружье и, не целясь, нажал на оба спуска. Дымный порох надежный, но густое облако дыма после выстрела часто мешает охоте. Вот и сейчас, не видя цели, Степан ожидал услышать звуки от падения тела собаки, но сверху только сыпались мелкие камешки и комья земли, оторванные от насиженных мест свинцовой картечью. Они шуршали, как шуршат осенние листья, сорванные бродягой ветром.
Наконец дым рассеялся. Ни на скале, ни под скалой | никого не было.