Но слушать эти всхлипы никто не хотел. Только рок. Прекрасное, виртуозное гитарное соло, от которого нервы дрожали сильней натянутых струн.
Быть настолько потрясающе живой, увидеть коротко вспыхнувшее восхищение в ледяных глазах — восторг даже больший, чем нарастающая пульсация внизу живота. Лесли полубезумно улыбалась, подстраиваясь под ускоряющийся темп, с которым Эш заполнял её. Каждым новым толчком забирал остатки тепла. Его губы были почти горячие, когда дарили Лесли последний глубокий поцелуй, закончившийся её полным кайфа кульминации вскриком и дрожью. Эш ворвался особенно глубоко, разбивая в пыль её давно рухнувший мир, с хрипом глотая остатки искры чужой жизни.
Звук женского стона ударил в стены, последний пар ушёл с синих губ Лесли и замёрз инеем на подбородке. Изморозь затянула рыжие волосы, пожирающей ядовитой плесенью покрыла конопатое лицо и встала синим льдом в широко раскрытых, ещё тонущих в удовольствии глазах. Финальная капля тепла ушла из умирающего тела, превращая его в застывшую статую, словно мерцающую в темноте спальни. Тишина. Мёртвая, блаженная тишина повисла в воздухе, замолк на резко оборванной ноте старый магнитофон.
Эш вздохнул и поднялся с кровати, тяжело дыша: полной грудью, спустя годы небытия. Он мог вновь ощущать этот мир. С лёгкой грустью посмотрел на голую девушку, тело которой стекленело на глазах и покрывалось инеем.
— Спасибо, Лесли.
В старой «Шевроле» нашлось всё, что только можно было пожелать. И канистра бензина в багажнике, и, на удивление — добротная пачка «Мальборо» в бардачке. Эш абсолютно не запаривался, что оставлял отпечатки пальцев. Он мёртв уже пятнадцать лет, так что никому в здравом уме не придёт в голову расследовать смерть Лесли с допущением, что это сделал труп.
Он лил бензин щедрой дорожкой, от самой кровати с её покрывшимся льдом телом и вниз по лестнице, плескал горючее на старые стулья. Закончился бензиновый след у крыльца, и Эш откинул канистру в сторону, а сам задрал голову вверх, алчно вдыхая озоновый воздух. Дождь закончился. И теперь чужая тёплая толстовка грела плечи, вновь способные ощутить холод. А чужая жизнь запустила ток крови, уже мечтающей о дозе допинга.
Эш хотел ощутить абсолютно всё, заново. И гораздо больше, чем раньше. Осталось лишь освободиться. Он перевёл взгляд на единственное не заколоченное окно второго этажа и улыбнулся. За выбитым стеклом мелькал слабый свет крохотной фигурки в детском серебристом платьишке. Девочка активно помахала пухлой ладошкой, и даже не слыша её, он знал, что она колокольчиком прозвенела: «Пока-пока».
— Прощай, Соф, — махнул ей Эш и откинул назад длинную чёлку.
Достав из кармана штанов нагло упёртую из бардачка пачку, он вытянул одну из сигарет зубами и прикурил от дешёвой пластиковой зажигалки, найденной там же. Блаженный вдох никотина едва не вышиб из него стон: как же, чёрт побери, охренительно вновь чувствовать запах табака, выдыхать струйкой расслабляющий дым. Не в силах оторваться, Эш затянулся ещё два раза, неспешно разворачиваясь к дому спиной. И прежде, чем сделать хоть шаг, он щелчком отправил за плечо окурок, попадая в лужу на ступенях.
Полыхнуло быстро, горячим маревом опаляя плечи. Боевики учили, что крутые парни не оборачиваются на взрыв, и Эш тоже не стал, стремительно удаляясь от занимающегося огнём проклятого дома, где больше не будет призрачных пленников, и где станет пеплом тело рыжеволосой девчушки, подарившей ему второй раунд. Ворованная чужая душа бушевала энергией внутри, и песенка пришла на ум сама. Эш тихо засвистел её вслух, наслаждаясь каждой секундой новой жизни:
— Эй, дьявол, вот возьми плату за то, что играю рок. Эй, мама, посмотри: твоего дома покидаю порог… Дорога в а-а-ад мой удел! Во-о-от мой удел!4
Его ждали кокс, рок и Амстердам.