Угги выпучил глаза и торопливо начал делить доходяг на группы для банных процедур.
Муж аккуратно наклонился и поцеловал меня, стараясь не прикасаться окровавленной бронёй.
— Сними уже железо, милый. И сходил бы тоже помылся. Вон, пока Ваня портал держит, в замок сгоняй. Там вода тёплая.
— Ну вот ещё! Оставлю любимую женщину ночью на враждебной территории и пойду, понимаете ли, купаться?
— Здесь как минимум наш старший сын, четыре охранника и куча бойцов. А тебе надо.
— Что, по́том пахнет?
— Кровью…
— Ладно, схожу, — ах, само великодушие! — Кстати, Угги просил им настройки подкрутить.
— Не поняла.
— Ну, тут понимаешь ли, все сплошь гомосеки.
— О, боги…
Эта задача была посложнее. Психокоррекция, блин… Что-то же сломало психику ребёнку? Или подростку. Или уже взрослому. Приходилось мне наблюдать и такие крены сознания.
Муж согласился с моими доводами и пошёл в замок, совершать банный заплыв. Из портала появились первые мыльно-рыльные принадлежности.
Угги (с помощью Глирдана, конечно) сказал рабам речь примерно следующего содержания: «Мы убили всех ваших хозяев, и теперь это место — наше. Работать будете как раньше, только кормёжка будет лучше, и построим нормальные дома для житья. Кто не будет слушаться — продам таким же хозяевам, как ваши старые. Мыться обязательно всем! В туалет ходить не где придётся, а строго в сортир! И ещё! Увижу кого накрашенного — сразу башку оторву, я вас предупредил! Сейчас идём мыться на речку, по очереди, как я вас разделил, а потом госпожа матушка кельда всех полечит. Потом будет ещё еда. Всё понятно? Первая партия — встали и пошли!»
Вечер совсем уже переходил в ночь и на новой, свежевытоптанной площадке (брезговали мы загаженной наркобарыжной) разожгли несколько нодий, вдоль которых сидели и брили друг друга отмытые рабы. Тощие шеи торчали из казавшихся огромными воротников. Старые вшивые лохмотья я велела сжечь, обрезки волос — тоже. Нафиг.
Наш фельдшерский пункт отличался походным лаконизмом. Мне нашли вполне приличный стул, Рагнейд, отдохнувшая и повеселевшая, устроилась рядом на табуреточке, а для рабов поставили напротив лавку. Хошь — сади, хошь — клади. Сервис!
Заглянув первому же в голову, я поняла, что это будет долго, очень долго. Мы же хотим не просто стереть память, а получить нормального человека. Ну, или хотя бы почти нормального. Или хотя бы такого, чтобы ненормальность из него не выпирала, как перестоявшее тесто из кастрюльки.
Я поискала глазами Угги. Или хоть кого-то из его ближних помощников…
— О, Гуннар! Иди сюда, дорогой.
Викинг подошёл и навис над нами тёмной горой. Мой пациент съёжился, стараясь слиться со скамейкой.
— Да присядь, а то у меня голова отломится на тебя так смотреть!
Гуннар присел на корточки, не начав при этом казаться ни на капельку безобиднее. Теперь его лицо ещё и находилось на одном уровне с нашими. Глаза мерцали красными отблесками костров. Я думала, голландский доходяга задохнётся от ужаса.
— Слушаю, госпожа, — низкий охрипший голос ну никак не добавлял ярлову помощнику няшности. Чисто медведь.
— Гуннар, голову лечить долго. Сегодня просто тело, чтобы не перемёрли и могли нормально работать. Но я обещаю, что потом, постепенно, посмотрю всех. Договорились?
— Как скажете, госпожа.
— Вот и ладушки. Угги предупреди.
— Хорошо.
— Матушка кельда, а почему эти линии такие бледные?
— Эти люди долго голодали, истощены.
— За что с ними так? Они ведь работали, приносили пользу.
Здравое рассуждение девочки, выросшей в рабовладельческом обществе.
— Иногда людям нравится издеваться над другими людьми. Смотреть на чужие страдания. Это тоже вроде болезни.
Рагнейд задумалась, наблюдая за моими манипуляциями.
— Хродвальд никогда бы не разрешил так мучить людей. Один раз Снорк избил мальчика, сильно, пинал его по спине. За то, что рыбы мало наловил. А разве он был виноват, если рыбы нет? — я слушала и не верила своим ушам: рыбы нет? Здесь⁈ — Так Хродвальд пришёл в такую ярость, что выгнал Снорка из Хедебю. Говорят, в Линдхольме его не приняли, так он ушёл в Бирку. А мальчишку Сигрун выхаживала, он долго ещё… как бы это…
— Мочился кровью? — подсказываю я.