Естественных потребностей, видимо, накопилось много, поскольку Угги незамедлительно вызвал переводчика и привёл к присяге (зачеркнуть) клятве всех розово-голубых и прочих разноцветных. Эту сцену я наблюдала, потихоньку обрабатывая фантиков (это я так с профессиональной любовью к пациенту называла серых мумий). Баб оказалось даже больше, чем мужиков: тридцать четыре против двадцати двух. Рассадили их на две кучки.
Подозреваю, что не все ЛГБТшники ещё отошли от наркоты, и никто из них не понял — что они сейчас вот только что сделали и на что, собственно, пожизненно подписались. Поэтому сидели они сперва вроде бы как на интерактивном спектакле про дикарей.
И тут Дидерик пошёл проверить возможные повреждения или болячки и сходу обнаружил, что в мужской куче сидят ещё трое баб, «позиционирующих себя как мужчины», коротко стриженных и одетых в мужское шмотьё. Вот тут Угги рассвирепел! Он орал, плевался и сделался таким большим и страшным, что некоторые из гордых и независимых женщин описались. Бывших независимых, конечно — клятва-то уже сказана. Но это были ещё цветочки. Потом ярл, пришедший с совершенное неистовство, начал сдирать с этих «типа мужчин» одежду крупными обрывками. Часть «зрителей» испугалась и вроде как замерла (рефлекс затаивания как он есть). А часть испугалась, но побежала в разные стороны. Гуннар, рявкнул: «Стоять!» — остановились, конечно не все. Я так думаю, перестали бежать те, у кого ноги от страха совсем отнялись. А вот те, кто побежал дальше, через несколько шагов попа́дали и начали корчиться в жутких судорогах.
Дидерик и Калле (переводчик из предыдущей партии) наблюдали эту сцену с лицами людей, познавшими дзен.
— Я думаю — эти серые с ними хотеть сделать… как с нами… — внезапно сказал мне Калле.
— Ну да, — сложно было не согласиться.
— Они… — он помахал рукой, как бы объединяя в одно ментальное целое всех своих бывших соотечественников, — Как это… не понимать, от чего вы их… м-м-м… спасти, да?
— Спасли.
— Да, спасли.
Я задумчиво покивала.
— Калле, скажи Дидерику, пусть снимет судороги у упавших, само не пройдёт. Хотя, нет — пусть подождёт, пока Угги бушевать перестанет. И, кстати, я поговорю с Угги — начни заниматься с теми, кто понимает по-голландски — русским языком. Чтобы они могли бы понимать хотя бы простые фразы: про еду, работу, элементарные действия…
— Но я — не есть преподаватель…
— А ты видишь здесь других преподавателей? Так и быть, пришлю тебе пару книжек.
— Э-э-э… спасибо. Я буду… как это… стараться!
— Вот и молодец.
Угги тем временем опасно побагровел и я начала переживать за его здоровье.
Так.
— Госпожа, может вам не стоит, — попытался остановить меня Гуннар.
— Да я и не полезу, дурочка я, что ли? — расстояние между нами было метров десять, вполне достаточно, чтобы… — Лови его, Гуннар, чтоб башкой не треснулся! Угги, спи!
Ярл, однако, свернулся мягко, почти по-кошачьи. Гуннар критически осмотрел «поле боя»:
— Что теперь?
Я длинно вздохнула:
— Теперь мне надбавка за вредность положена. Молоко хотя бы.
— Так это… Нету пока коров-то…
Глядя на его неуклюжие топтания, мне стало смешно:
— Да шучу я Гуннар! Какое молоко? Просто с этой голубятней столько мороки — ужас. Сгоняй всех обратно в кучу, сама буду смотреть.
Короче, среди пятидесяти шести радужных приятелей оказалось:
девять бешеных феминисток,
трое тех самых «я чувствую себя мужчиной» девиц,
четверо воинствующих лесбиянок,
десяток бисексуальных дам (на фоне остальных буйных они казались просто островком благоразумия),
шесть унылых созданий «с неопределённым полом» и очевидным отсутствием члена,
две «асексуальных» чики (это теперь тоже типа пол),
восемь «идеологических» геев-веганов,
ещё одиннадцать как бы мужчин, находящихся «на разных стадиях пути к женственности», часть из них были одеты в женское, вели себя соответственно и первоначально были посажены в женскую кучку, это хорошо, что Угги с них не начал, я даже боюсь прогнозировать, что бы было…