В холле у двери они остановились. Сенатор ответил:
– Крэйг, дай мне пару дней все хорошенько взвесить. У меня сейчас просто чертова прорва работы.
Губернатор взглянул на него с искренней симпатией. За эти последние месяцы понимание и сострадание сквозили в глазах у всех, с кем сенатор общался.
– Не знаю, Джим, может быть, сейчас работа – лучшее для тебя лекарство.
Сенатор пожал плечами.
– Вероятно, ты прав. Но все равно, дай мне пару деньков… Слушай, Крэйг, я слегка сегодня перебрал. Твой малый не мог бы мне такси вызвать? Если сенатора остановит дорожная полиция, будет как-то неловко.
Губернатор расплылся в улыбке и взглянул на часы.
– Нет проблем. Мой водитель должен отвезти секретаря в аэропорт, а он наверняка раньше чем через час не уедет. Ему еще раза четыре захочется выпить бренди.
* * *
Сенатор вошел в свой дом, который с полным основанием можно было бы называть дворцом. В молодые годы сенатор сделал состояние на недвижимости. Хотя его собственные вкусы были незамысловаты, Хэрриот, при всех ее несомненных достоинствах, любила размах. Проходя по огромному холлу, отделанному мрамором, он снова подумал о том, что надо бы этот дом продать и купить себе что-нибудь поменьше.
Потом он вдруг передумал. В этом огромном здании всюду чувствовалось неуловимое присутствие Хэрриот. Она много работала и с архитектором, и со строителями. В каком-то смысле это был ее дом. Нет, он никогда и никуда отсюда не переедет. Сенатор распахнул дверь обставленной с традиционной европейской изысканностью гостиной. Люстра сияла. Мигель, видно, забыл ее выключить.
Хрустальная люстра, тяжелые удобные кресла и канапе, бюро в стиле Людовика XIV, которое Хэрриот так и не дала ему забрать в кабинет. Помещение было просторным. В дальнем его углу, после жарких споров с женой, Грэйнджеру все-таки удалось поставить бар красного дерева с четырьмя высокими, обитыми черной кожей табуретами. На одном из них сидел незнакомый мужчина, крупный, высокий, одетый в черные спортивные брюки и черную водолазку.
В руке он держал наполненный чем-то стакан. Лицо его было изрезано шрамами, волосы коротко подстрижены. Возраста он был среднего.
Сенатор быстро окинул комнату взглядом. Все вроде бы стояло на своих местах. Хмель из головы как ветром сдуло. Грэйнджер не на шутку встревожился. Однако еще до того, как он успел сдвинуться с места и заговорить, незнакомец произнес:
– Прошу меня извинить, сенатор, за столь бесцеремонное вторжение, но я не собираюсь причинять вам никакого вреда. Мне нужно лишь десять минут вашего времени. После этого я уйду.
Сенатор посмотрел на стоявший на бюро телефон. Человек извиняющимся тоном сказал:
– Я его отключил. – В его словах звучал легкий южный акцент. Голос был низким.
– Кто вы такой? Вас что, Мигель в дом впустил?
Мужчина покачал головой.
– Мигель спокойно спит в своей комнате и будет спать до самого утра.
Джеймс Грэйнджер был человеком не робкого десятка. Он воевал в Корее, где его ранили, и получил немало боевых наград. Увидев незнакомца, он испугался, но теперь страх прошел. Подойдя к бару, сенатор спросил:
– Почему, черт вас дери, вы заранее не договорились со мной о встрече?
Мужчина ответил:
– Три дня назад я беседовал с вашей секретаршей. Она попросила меня объяснить, по какому делу. Я сказал ей, что это вопрос личного характера. Она посоветовала оставить телефон, что я и сделал. На следующий день я звонил ей дважды. Повторил, что дело мое имеет личный и неотложный характер. Мне известно, что утром вы вылетаете в Вашингтон.
Сенатор облокотился о стойку бара. Высота ее была точно подогнана под его рост, бар проектировал он сам. Собравшись с духом, он прямо взглянул в лицо гостю.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Я нахожусь здесь под именем Тэйлор.
Сенатор задумчиво кивнул.
– Да, припоминаю, мне говорили, что вы звонили, но я, мистер Тэйлор, человек занятой.
– Я тоже.
Голос сенатора стал бесстрастно-официальным.
– Изложите мне ваше дело.
– Сто третий рейс “Пан Американ”.
Мужчины в упор уставились друг на друга. Сенатор был на десять лет старше, седой, но в отличной физической форме. Каждое утро он семьдесят раз проплывал бассейн длиной пятьдесят футов. Грэйнджер неторопливо обошел стойку бара, налил себе еще немного виски и спросил:
– Как вы сюда попали?
– У вас, сенатор, очень слабая система охранной сигнализации, – ответил мужчина. – Перед уходом я скажу вам, как сделать ее более эффективной.
– А что с доберманом?
– Собака около бассейна, – человек сделал жест рукой. – Не беспокойтесь о ней. Она спокойно спит.
Сенатор глянул в стакан незнакомца – он был пуст.
– Что вы пьете?
Тэйлор указал подбородком на стоявшие у него за спиной полки, уставленные бутылками.
– Я позволил себе плеснуть немного вашей великолепной “Столичной”.
Сенатор протянул руку к бутылке с водкой, налил ему приличную порцию, взял щипцы для льда и положил пару кубиков в стакан. На полке стояла неполная бутылка содовой. Однако мужчина закрыл стакан рукой и чуть его приподнял. Сенатор тоже поднял свой стакан и спросил:
– Так что вы хотели мне сказать по поводу сто третьего рейса “Пан Американ”?
– Этим самолетом летела ваша жена.
– Ну и что?
– Там же были моя жена и дочь.
– Сколько лет было вашей супруге?
– Двадцать девять.
– А дочери?
– Четыре года.
– Как их звали?
– Надя и Джулия.
Снова последовала пауза. Потом сенатор негромко проговорил:
– Мою жену звали Хэрриот. Ей было шестьдесят три. Детей у нас не было. Мы не могли их иметь… ни я, ни она.
Незнакомец закрыл бутылки с напитками и поставил их на место.
– Давайте выйдем отсюда, – сказал он. – Мне бы хотелось поговорить с вами на открытом воздухе.
Сенатор взял свой стакан и распахнул французское окно. Они подошли к бассейну, около которого спала собака. Незнакомец склонился и приложил руку к ее шее.
– Она себя отлично чувствует, – сказал он. – Проснется на рассвете, но в очень неважном настроении.