– Так-то оно лучше, – удовлетворенно проговорил австралиец. – Если и теперь обнаружится, что кто-то за вами наблюдает, я по крайней мере буду знать, кто послал этих сыщиков.
– Ты уверен, что все это – дело рук Джибриля? – спросил сенатор Кризи.
– Он не стал бы швырять деньги на ветер… и деньги немалые. Моя цель – именно он.
– Когда ты думаешь начинать?
– Я уже начал.
– Сколько времени это может занять?
Кризи пожал плечами и отпил глоток вина.
– Действовать придется медленно и очень осторожно. Джибриль теперь знает, что я начал на него охоту, – это самое неприятное. Дамаск – не самый подходящий город для подобных операций. Джибриль находится под постоянной усиленной охраной, причем его опекают как его собственные люди, так и агенты сирийской разведки. – Он отпил еще глоток и посмотрел прямо в глаза сенатору. – И тем не менее можешь считать, что Джибриль уже – живой труп. Мне нужно еще совсем немного времени, чтобы подготовить свое оружие… чтобы он тем временем потел от страха, ожидая возмездия. Я обещаю тебе, Джим, что последние слова, которые он услышит перед смертью, будут: Хэрриот, Надя и Джулия. Он будет знать, за что умирает.
Сенатор осушил стакан и спокойно сказал:
– Раньше я никогда не испытывал такого чувства, как ненависть. Не любил я многих, что было, то было. Но ненависти ни к кому я до сих пор не испытывал. Теперь я знаю, что это такое, потому что всей душой ненавижу Джибриля и Джо Ролинза. Этот человек сначала меня обманул, а потом продал.
– Не надо ненавидеть Ролинза – он уже на том свете.
Сенатор взглянул на собеседника.
– Ты его убрал?
– Всадил пулю ему промеж глаз.
* * *
На следующее утро у сенатора, как обычно, была назначена очередная встреча.
– Деловые беседы за завтраком – самый дурной обычай из всех, изобретенных в Америке, – вздохнул он, прежде чем уйти.
Как только он встал, Миллер сказал:
– Подождите.
Австралиец вышел на улицу. Вернулся он через две минуты и кивнул в сторону столика.
– К своим обязанностям он подходит серьезно, – заметил сенатор.
– Сейчас, Джим, он тебе ближе, чем были отец и мать, – сказал Кризи и улыбнулся. – Не забудь представить его своему доберману. Уверен, что они между собой поладят. И во всем будь с этим малым откровенен. Если ты с ним не найдешь общий язык, считай, что испортишь отношения и со мной. Не забывай еще об одном: Джибриля, возможно, охраняет сотня телохранителей, причем все из них серьезно вооружены. Однако с одним единственным Фрэнком Миллером он был бы в большей безопасности.
Они пожали друг другу руки, и сенатор ушел вместе с австралийцем, следовавшим за ним, как тень. Генри принес большой бокал “Аннесси” и поставил коньяк перед Кризи.
– Вам надо нас навестить еще как минимум четыре раза, – с улыбкой сказал мэтр по винам. – У меня еще осталось четыре бутылки “Ротшильда” урожая сорок девятого года.
Кризи кивнул, давая понять, что принял это сообщение к сведению, улыбнулся в ответ и попросил телефон.
Номер он набрал по памяти. Когда ему ответили, он сказал:
– Трэйси, я буду у тебя через двадцать минут. Сделай одолжение, встреть меня раздетой.
– Я уже раздета, – ответила женщина.
* * *
Самое верное суждение о красоте женщины можно сделать, глядя на нее, когда она спит. Тогда с ее лица исчезает все наносное и искусственное. Если справедливо мнение о том, что вино развязывает язык, столь же верным, по логике вещей, должно быть суждение о том, что сон пробуждает красоту.
Занималось утро. Он принял душ и отдернул занавеску, висевшую над ванной. Лучи восходящего солнца заливали комнату и, отражаясь от светлых стен, озаряли ее лицо. Он сел на край постели, вглядываясь в ее лицо взглядом хищника, еще не знающего, на кого он охотится. Спала она глубоко, спокойно и безмятежно, как ребенок. Он вспомнил дочь, задумался о своей жизни, о тех невозместимых утратах, которые ему пришлось испытать.
Кризи размышлял о том, что он будет делать и зачем. Такого рода дела были ему не внове, он успешно справлялся с ними много раз. На какое-то мгновение ему почудилось, что он не живет, топчет пыль дороги, ведущей в никуда. Потом его мысли перенеслись к Майклу, он представил, как он жил и как могла бы сложиться его жизнь в будущем, попытался разобраться в своем к нему отношении, но не смог. Перед его мысленным взором предстали сенатор Джеймс Грэйнджер, Фрэнк Миллер, Штопор и Штопор Два. Он снова подумал о том, что он собирается делать и зачем.
Зачем? Нет, такой вопрос перед ним даже не стоял.
Слишком сильно горело пламя, которое выжигало все его нутро, – не мозг, а что-то, что было спрятано гораздо глубже, заключено в самой его сути. Ум его оставался при этом совершенно холодным. Мысль об одетом с иголочки арабе действовала на него как холодный душ. Он подумал о Наде – женщине, и о Джулии – ребенке. Потом он склонился над кроватью и ласково положил большую руку на теплую щеку лежавшей перед ним женщины-ребенка.
Она проснулась, и он овладел ею.
Глава 19
На этот раз Джибриль сам нанес визит полковнику. Ему даже не предложили кофе. Полковник сразу же протянул лист бумаги, на котором были написаны два имени.
– Вот что ты получил за свои сто тысяч.
– Что нам известно об этих двух людях? – спросил Джибриль.
– У обоих на самолете “Пан Американ”, выполнявшем сто третий рейс, летели родственники, – ответил полковник. – Грэйнджер – сенатор Соединенных Штатов от штата Колорадо, очень богатый человек. Второй – Кризи, тоже американец, бывший наемник. Тут есть одна странная неувязка: считается, что он был убит в Италии пять лет тому назад. Причем эти слухи подтверждены документально.
Джибриль с горечью произнес:
– Значит, выходит, этот подонок продал мне мертвую душу?
Полковник встал, потянулся, подошел к окну и уставился на оживленную улицу.
– Думаю, нет, – сказал он. – Два дня назад Джо Ролинз был убит в парижской гостинице, застрелен наповал. Не исключаю, что из-за встречи с моим человеком в Париже. Возможно, за ним следили. Так что, похоже, этот человек, Кризи, действительно жив. – Он внезапно обернулся, взглянул на Джибриля и слегка усмехнулся. – Если это так, Ахмед, у тебя появились проблемы, причем довольно серьезные.