Мужчинам принесли заказанные блюда, и, как только их разложили на тарелки, подошел мэтр по винам. Он взял бокал Кризи и наполнил его ровно на дюйм.
Кризи отпил небольшой глоток и прищурил глаза, смакуя вино. Мэтр кивнул с выражением гордого достоинства на лице, налил вино в бокал сенатора, потом долил Кризи.
– Дайте, пожалуйста, еще один бокал, – попросил Кризи.
Мэтр подал ему бокал. Кризи взял графин, наполовину наполнил бокал и передал мэтру.
Они втроем выпили. У мэтра вырвался вздох удовлетворения, и он сказал:
– Благодарю вас, сэр, и желаю вам приятного аппетита.
Держа бокал в руке, он направился на кухню. Кризи догадался, что он понес повару вино на пробу.
Первым ушел сенатор. Было еще только десять. Он извинился, сославшись на то, что на утро у него назначена важная встреча в конгрессе и ему надо лечь пораньше.
– Я, пожалуй, останусь ненадолго, – сказал Кризи. – Возьму еще кофе, может быть, с коньяком.
Сенатор понимающе ему подмигнул.
– Желаю удачи, Кризи. Думаю, что она прекрасная женщина.
– Дело, Джим, не только в этом… Просто меня интересует, чем занимаются аналитики комиссии по правосудию.
Коньяк он решил выпить в баре. Сенатор назвал ему имя женщины. Проходя мимо ее стола, Кризи задержался, наклонился и негромко сказал:
– Мисс Паркиз, если вам вдруг захочется что-нибудь выпить после ужина, я буду в баре.
Он тут же отошел, не оставив ей времени для ответа.
Стойка бара была сделана из красного дерева, свет лампочек приглушали коричневатые абажуры с бахромой. Вдоль стен стояли уютные мягкие диванчики. Кризи сел и заказал коньяк. Когда официант принес напиток, Кризи хотел было заплатить, но официант его остановил.
– Вам просил это передать мистер Генри с наилучшими пожеланиями… наш мэтр по винам.
– Передайте, пожалуйста, мистеру Генри мою искреннюю благодарность.
Женщина рассчитала время с поразительной точностью. Прошло уже десять минут. Кризи взглянул на часы и решил, что если она не появится в ближайшие две минуты, ждать ее дальше бессмысленно. Она вошла в бар ровно через две с половиной минуты.
Мисс Паркиз оказалась выше, чем он предполагал, – около пяти футов десяти дюймов. Когда она двигалась, ее вязаное шерстяное платье подчеркивало ее изящные формы. Черные замшевые туфли на шпильках гармонировали с черной замшевой сумочкой. Она приблизилась грациозной походкой к столику Кризи и опустилась на диванчик. Не рядом с ним, а футах в пяти, напротив. Они сидели и смотрели друг на друга, пока не подошел официант.
Она заказала “Драмбюи” и сказала Кризи:
– Вы, должно быть, птица высокого полета.
– Почему вы так решили?
– Сенатор Грэйнджер очень бережно относится к своему времени, даром его никогда не тратит.
Кризи улыбнулся.
Официант принес “Драмбюи” и вновь отказался взять у Кризи деньги. Женщина пригубила ликер и спросила:
– Сенатор сказал вам, как меня зовут?
– Да… Трэйси.
Голос у нее был низким, гортанным. Она подняла руку и отбросила прядь волос со лба, пригладила их рукой и чуть подвинулась на диванчике.
– А вас как зовут? – спросила она.
– Кризи.
– Это имя или фамилия?
– Это единственное имя, на которое я отзываюсь.
Она снова улыбнулась.
– Вы тоже политику делаете?
– Нет, никогда в нее не лез. Я на пенсии.
– А чем вы раньше занимались?
– Был наемником.
Пристально на него взглянув, она задала неизбежный вопрос:
– Вы убивали людей?
– Не помню.
* * *
Он сказал ей, что остановился в гостинице “Хайэтт”. Она ответила, что у нее квартира в соседнем квартале. Они решили пойти к ней.
В спальне они разделись. Женщина внимательно рассматривала шрамы на его теле и лице, потом взглянула ему в глаза.
– Не бойся, – сказал Кризи, – садистских наклонностей у меня нет.
Она улыбнулась, глаза ее были почти закрыты.
– Хоть я и не мазохистка, – прямо ответила она, – мне нравится, когда со мной обращаются властно… Не грубо, но властно.
Тело ее было длинным, грудь высокой.
Когда он ею овладел, большие стенные часы пробили одиннадцать ударов.
* * *
На Гоцо в отличие от Вашингтона было четыре часа утра. В этот момент Майкл второй раз в жизни переживал близость с женщиной. Сейчас он уже мог себя контролировать гораздо лучше. В первый раз она умело вела Майкла. Тихим мягким шепотом объясняла ему, что, как и почему надо делать.
Она научила его целоваться и была несказанно удивлена, когда Майкл признался, что целует женщину первый раз в жизни, что никогда раньше не касался женской груди. Она рассмеялась – не над ним, а вместе с ним. Сэффорн заставила и его засмеяться, зацеловав с головы до пят.
* * *
Кризи вглядывался в лицо женщины, ускоряя жесткий ритм своего тела. В спальне горел яркий свет – ей так хотелось. Он сжимал в руках ее груди, вдавливая соски большими пальцами. Она выгибала спину и шептала что-то своим глубоким, низким голосом. Кризи пристально смотрел ей в глаза, следил за тем, как страсть играет на ее раскрытых губах. Он целовал ее, касаясь языком ее языка. Он чувствовал, как все тело ее напрягается в конвульсиях блаженства, как она подходит к апогею страсти. Ее длинные изящные пальцы судорожно впивались в его спину.
Он точно знал, когда надо остановиться. Чувствовал тот момент, когда наслаждение переходит в раздражающий зуд. Он остался внутри в том же состоянии напряжения, но, опершись на ладони, ослабил давление своего тела, не сводя взгляда с ее лица. Женщина раскрыла глаза и улыбнулась ему. Теперь ее пальцы гладили его спину. Тело ее чуть заметно вздрагивало, не давая уйти только что испытанному блаженству. Она продолжала наслаждаться, ощущая его в себе.
– Почему ты не кончил вместе со мной? – прошептала она.
– Обо мне не беспокойся, все будет в порядке… продолжай двигаться, как теперь… делай точно то же самое, что и теперь – не больше и не меньше.
Он почувствовал, как мышцы ее сжались, обхватив его сильнее. Он при этом оставался совершенно неподвижен. Несколько следующих минут они не сводили друг с друга глаз, лица их разделяли лишь несколько дюймов.
Потом она увидела, как расширились его зрачки, грудь его наполнилась воздухом так, что вдавила ее в подушку. В то же мгновение женщина почувствовала, как ее наполняют соки его тела.
* * *
В квартире в Марсалфорне Сэффорн посмотрела на Майкла и сказала:
– Подумай о чем-нибудь, что тебе не нравится, о чем-то, что ты просто ненавидишь.
На лице его отразилось удивление. Он плавно и ритмично двигался внутри нее. Прерывисто дыша, она чуть отстранила его от себя.
– Но почему?
Он тоже быстро дышал. Плоть его была подобна готовой разорваться бомбе с тикающим часовым механизмом.
– Думай о самой для тебя противной вещи, – снова прошептала она. – Быстро!
Одной рукой она как тисками сдавливала ему шею, другой направляла его движения, впившись ему в ягодицу.
Он подумал о шпинате. Шпинат Майкл терпеть не мог. В приюте его слишком часто заставляли есть эту зеленую кашу. Если он отказывался, его оставляли без сладкого.
Мысль о шпинате позволила ему продержаться еще три минуты, и этого оказалось достаточно. Он ощутил пробежавшую по ее телу дрожь, почувствовал, как ее длинные ноги обхватили его, а руки сжали еще сильнее. Сразу вслед за ней он испытал такое же острое ощущение.
– Вот так это и должно всегда происходить, – позже сказала она.
* * *
В Вашингтоне женщина, лежавшая в просторной постели, умиротворенно смотрела, как Кризи одевается.
Застегивая рубашку, он взглянул на часы.
– Через пять часов я улетаю из Вашингтона, – сказал он, – а еще через три – из Штатов.