– Что-то я тебя не очень понимаю, – проговорил Грэйнджер.
– Во-первых, это была пуля “дум-дум”, – ответил Кризи. – Это значит, что при поражении цели она взрывается. Вот почему он никогда больше не сможет пользоваться правой рукой. Во-вторых, эта пуля была начинена ядом, полное название которого запомнить мне никогда не удавалось. Обычно его называют ТТК. Сейчас этот яд уже отравил всю кровь Джибриля.
В наступившей тишине Кризи продолжал спокойно почесывать за ухом у добермана. Через какое-то время Грэйнджер настороженно спросил:
– Каким же действием обладает этот яд?
– Внешние симптомы его очень напоминают сильнейшую церебральную малярию, – объяснил Кризи. – Кровоток заносит все большее его количество в мозг, и жертва постепенно превращается в растение. Со временем яд вызывает смерть, но она может наступить спустя месяцы или даже годы. Однако функции мозга приходят в расстройство очень скоро. Через пару недель Джибриль уже будет не в состоянии спланировать даже самую элементарную террористическую акцию.
Женщина, прислуживавшая в доме сенатора, принесла им новую порцию мятного напитка в графине со льдом.
– Это – последняя порция, – строго сказала она сенатору. – Обед будет на столе через полчаса.
Когда женщина отошла, спросил Кризи:
– А сам Джибриль знает об этом?
Ответил ему Майкл.
– Да. На тот случай, если его доктора не смогут поставить ему правильный диагноз, мы послали ему с Кипра открытку, в которой посоветовали сделать анализ крови.
Грэйнджер внимательно посмотрел в лицо молодому человеку. Тот ответил сенатору столь же пристальным взглядом. Грэйнджер повернул голову и взглянул на Кризи. Тот тоже посмотрел ему прямо в глаза. В них был такой же ледяной холод, как и в глазах молодого человека. Сенатор сразу же вспомнил, как несколько месяцев назад назвал этого человека Кертис Беннет. “Смерть в холодную ночь”, – сказал тогда его старый приятель.
Доберман перевернулся на бок. Кризи стал чесать собаке брюхо.
– Эту открытку мы подписали: “„Пан Американ“ – сто три”.
Грэйнджер молча уставился в бассейн.
Кризи негромко спросил:
– Джим, тебе полегчало от того, что ты смог отомстить?
Сенатор покачал головой.
– Нет. Я думал сейчас о Хэрриот… Может быть, хоть немного легче от этого стало бы ей. – Потом он пожал плечами и снова покачал головой. – Нет, я не прав. Этот мерзавец получил то, что заслужил… Так что, ребята, вы теперь собираетесь делать?
– Отправимся обратно в Европу, – ответил Кризи. – Майкл полетит прямо на Гоцо, а мне на пару дней надо будет задержаться в Англии.
– А после этого?
– Мы вроде как решили дело свое открыть.
– И чем же вы собираетесь заняться?
– Тем, что мы лучше всего умеем.
Некоторое время сенатор молча смотрел на мужчин. Конечно, выглядели они по-разному, однако в них было какое-то странное одинаковое спокойствие, и оно их очень сближало. Одинаковая, невыразимая словами аура, одинаковая скрытая угроза, исходившая от этих двух мужчин роднила их сильнее кровных уз.
– Ты снова собираешься податься в наемники? – спросил он Кризи.
– Я бы так не сказал. Но если кому-то понадобится сделать то, что мы умеем, точнее говоря, если у кого-нибудь возникнет нужда восстановить справедливость, к нам всегда можно будет обратиться… Но только уже за соответствующее вознаграждение.
– И, если я вас правильно понимаю, немалое.
Кризи пожал плечами.
– Все зависит от того, кто к нам обратится и какими средствами он будет располагать. Ни на жуликов, ни на правительственные организации мы работать не собираемся.
Грэйнджер улыбнулся.
– Одни от других на самом деле, думаю, мало чем отличаются… Ну что ж, если кому-нибудь из моих знакомых вдруг понадобится танковая дивизия, не премину сказать, что по сходной цене смогу им это устроить.
Все дружно рассмеялись, и сенатор снова наполнил стаканы.
– Джим, у меня к тебе есть одна небольшая просьба, – сказал Кризи, когда они выпили по глотку.
– Слушаю тебя.
– Через пару месяцев мне хотелось бы на какое-то время прислать Майкла в Штаты. Может быть, на два-три месяца. Гоцо очень уж провинциален, а ему надо расширить свой кругозор, научиться вести себя в обществе.
– Я умею себя вести, – возмутился Майкл.
Кризи обернулся к нему.
– Ты знаешь, как себя держать на официальном ужине на сто персон? Каким ножом и какой вилкой пользоваться? Когда нужно вступить в разговор, а когда промолчать?
Майкл затих. Грэйнджер улыбнулся.
– Твоя просьба не составит для меня никакого труда, – ответил он. – Остановиться Майкл сможет у меня. Я возьму его под свое крыло. Представлю его кое-кому – и здесь, и в Вашингтоне. Он будет всюду ездить со мной как неофициальный помощник, что-то вроде личного секретаря. Я и в другие страны смогу его с собой брать. Так он познакомится с разными серьезными людьми, побывает на интересных концертах, походит по театрам.
– А как с девушками? – спросил Майкл.
– С девушками? – не понял сенатор.
– Ну да… Я смогу с девушками встречаться?
Сенатор усмехнулся.
– Конечно. В день твоего приезда я закачу здесь отличную вечеринку. – Этот дом давно уже не видел никаких праздников. – Я даже джаз-оркестр приглашу… Так что ты не переживай, у меня соберутся все самые прелестные девицы штата Колорадо. – Сенатор обернулся к Кризи. – Знаешь, мне его приезд доставит большое удовольствие. Помнишь, что ты здесь же сказал мне несколько месяцев тому назад? Горе – это одиночество.
Кризи кивнул и улыбнулся.
– Знаешь, Джим, о чем я подумал, когда ты здесь наговорил обо всех этих вечеринках, оркестрах и молоденьких девочках? Я, пожалуй, оставлю Майкла дома, и сам к тебе приеду вместо него.
Он снова принялся чесать доберману брюхо.
Эпилог
Настало хлопотливое время, когда овцы давали приплод. Фостер Дод лежал в теплой постели под боком у жены. Он был смертельно измотан.
Перед самым рассветом во дворе стали брехать собаки, охранявшие стадо. Фостер Дод проснулся, его жена тоже. Потянувшись, он негромко чертыхнулся.
– Да не переживай ты так, – сонно пробубнила жена. – Это лисица, наверное, пробежала. Собаки ее отгонят.
Шум собачьего лая стал понемногу стихать вдалеке. Фермер перевернулся на другой бок, взбил подушку и попытался вновь заснуть. Но сон к нему не шел. Всегда так было, когда овцам приходил срок ягниться. В конце концов он встал с постели, оделся, натянул сапоги и вышел из дома.
Собаки утихомирились, но он шел в том направлении, откуда в последний раз доносился их лай. Красное солнце чуть выползло из-за небольшого пригорка. Легкий белый туман стелился по колдобинам и оврагам. Несколько овец – в загоне уже с жадностью глазели на покрытую росой траву, а ягнята ненасытно тыкались мордочками им в брюхо в поисках материнского молока. Три собаки бежали к нему, приветливо виляя хвостами. Одна из них – старая умная сука по имени Лиза, остановилась ярдах в пятидесяти, села и пристально уставилась на него. Он понял значение ее взгляда и пошел к ней. Она тут же встала, как бы приглашая его следовать за собой.
Когда они приблизились к зарослям невысокого кустарника, Лиза остановилась. Он подошел к кустам и, вглядевшись в ближайшую поросль, увидел их: огромные красные и белые розы на длинных ножках лежали прямо на мокрой траве.
Фостер Дод сразу узнал это место. Цветы лежали именно там, где он нашел когда-то тело маленькой девочки в алом спортивном костюмчике.
Он огляделся вокруг. Поблизости никого не было, только овцы с ягнятами да три собаки, глядевшие на него.
Фостер Дод вспомнил девчушку. Вспомнил он и мужчину, который приходил к нему тогда и очень сокрушался из-за овец, потерянных в ту жуткую ночь.