Пока липа цветёт
Пока липа цветёт
Раннее утро принесло новость: зацвела липа. Чудесный аромат ворвался в приоткрытое окно, заполнил палату и перебил, казалось, ничем неистребимый запах больницы. Николай осторожно перевернулся с бока на спину. Кровать громко скрипнула. Он замер, прислушался. Соседи по палате крепко спали, сопя и похрапывая. Воскресенье. Единственный день, когда больных не поднимают чуть свет на процедуры. Послеоперационный шов невыносимо зудел. «Заживает, — подумал Николай. — А толку? Гистология только через неделю готова будет... Да ещё эта липа. Как некстати». Он сам не мог бы внятно объяснить, почему некстати. Может, из-за того, что аромат липы будоражил, заставлял чувствовать. Запах мёда, запах заваренного женой чая, запах жизни, в которой ещё не прозвучал приговором диагноз.
Попытка заснуть провалилась под напором тревожных мыслей. Николай вспомнил, с каким трудом удалось смириться с болезнью, успокоиться, обрести душевное равновесие. Но равновесие оказалось хрупким. Обрушить его хватило такой мелочи, как запах цветущей липы. Вновь заворочались жалость к себе, злость на судьбу, отчаяние. «У каждого свой ад, — мрачно подумал Николай. — У некоторых ещё на этом свете. — И тут же приказал себе: — Отставить нытьё!» Он, предварительно прокрутил в голове предстоящие действия. Медленно встал, оделся, впервые заметив, как болтается на нём рубашка, пару месяцев назад еле застёгивающаяся. Присел на кровать отдохнуть. Так с перерывами привёл себя в порядок. Тяжелей всего дался поход в туалет на другой конец коридора. Всё отделение, включая дежурных медиков, дружно спало. Возвращаться в палату не захотелось. Николай впервые после операции пошёл на улицу, мысленно радуясь, что находится на первом этаже. Охранника на входе не обнаружилось, но дверь была распахнута. Препятствие в виде трёх ступенек вниз оказалось вполне преодолимым. Настроение немного улучшилось. Николай опёрся о перила и полюбовался липой, усыпанной маленькими жёлтыми соцветьями, собираясь силами перед следующим переходом — к скамейке, примеченной ещё из окна палаты.
Когда добрался, обнаружил, что не он один поднялся чуть свет. На скамейке сидела и курила пожилая женщина, в белом берете, яркой красной футболке и джинсах. Рядом стояла пластиковая гофрированная банка — помпа, к которой из-под футболки тянулась прозрачная трубка. Николай поздоровался.
— Не помешаю? — спросил он, перед тем, как присесть рядом.
— Падай, — разрешила женщина. И в свою очередь поинтересовалась: — Ничего, что я дымлю?
— Курите, — кивнул Николай и зачем-то сообщил: — У меня жена курит.
— Это она зря, — проговорила случайная собеседница после очередной затяжки. — Ты, парень, уж как-нибудь заставь бросить. А то докурится, как я до рака лёгких.
— А почему вы не... — Николай замялся, коря себя за бестактность.
— Почему не бросила? — Женщина неожиданно рассмеялась, потом закашлялась, придерживая рукой грудь. По трубке потекла вниз струйка красноватой жидкости. Откашлявшись, женщина затушила сигарету и сказала: — Забавная история получилась. Давай расскажу, а то подумаешь — сбрендила тётка. Когда про рак узнала, решила, курить больше не буду. Вот прооперируют, сразу и брошу. Операцию хорошо перенесла, а как в палату перевели, стала задыхаться. Не могу дышать и всё. Лечащий врач всполошился. Ну, я, грешным делом, подумала, что сынуля мой его денежкой подогрел, вот он и засуетился. А не совсем из-за этого. Смотрю, заведующего приволок. Думаю: всё, кирдык мне. Заведующий расспрашивать начал. То, сё, спросил, как часто курю. А я с такой гордостью: бросила, мол. Он аж по палате забегал, заохал. Ну, говорит, учудила. Ну, учудила. Ты, говорит, взрослая баба, а словно с дуба рухнула. Не с дуба, отвечаю, а с липы, что под окнами растёт. Он опешил, вытаращился, потом дошло, что я шучу, охать перестал и спокойно всё объяснил. Оказывается с таким стажем курильщика, как у меня, после операции резко бросать курево нельзя, загнуться можно. Ну, про загнуться я и без него поняла. Вот опять курю. Можно сказать, с разрешения высшего начальства.
Женщина задорно и как-то светло улыбнулась. Издали послышался необычный звук, постепенно приближающийся.
— Такое впечатление, что лошадь копытами цокает, — удивлённо сказал Николай.
— Так лошади и есть, — подтвердила собеседница. — Ты недавно здесь, не в курсе. По выходным больных из детского корпуса на карете катают, какой-то бизнесмен оплачивает.
— А тут и дети лежат? — удивился Николай.
— Лежат. Со всей области везут, вон, видишь, за вторым корпусом пятиэтажка. Это шестой корпус — полностью детский. Деткам выходить почти не разрешают. И катают с утра пораньше, чтоб заразу какую не подхватили. Пойду я, сердце заходится, не могу смотреть. — Женщина привычным движением подхватила помпу, встала со скамейки и довольно шустро пошла к входу в здание. Почти одновременно с этим из-за угла пятиэтажки показалась красивая карета, красно-белая с золотыми завитушками. Двумя лошадьми управлял кучер, в ливрее, в треуголке и в белом парике с буклями. Можно было бы подумать, что снимают исторический фильм, если бы не медицинская маска на лице возницы.