Его приторные, высокопарные сочинения были простыми, но именно строчки его стихотворений меняли на секунды мир вокруг меня. Опуская руки со свернутыми пополам листами бумаги, я слышала церковные пения монахинь с самыми роскошными, мягкими голосами, что звучали за моей спиной, и бабочки, расшитые золотом, порхали вокруг оставляя шлейф муската, ванили вокруг. Я дрожащими, пересохшими от волнения губами перечитывала вновь и вновь каждое слово, чувствуя, как в душе моей растет эйфория той небывалой ранее уверенности, что это мой прорыв вперед, что, сделав шаг навстречу мечте, я наконец-то буду коронована Францией и получу эту долгожданную клятву в верности, любви своего короля, и крепко сжимая его руку я спрячу бесстыдный взгляд самой невинной женщины Парижа. С этого дня, многие подмечали, что я не ходила по замку, не ступала по каменным плитам, а медленно плыла с высоко поднятым бюстом в застывшим выражением лица, а голову держала так неестественно прямо, будто уже ощущала тяжесть короны.
Придворные дамы воздавали мне почести, положенные монархине, дворяне целовали край платья. Я принимала иностранных послов, и присутствовала на заседания частного королевского совета, где, как и, впрочем, и повсюду, не стеснялась высказывать единственное разумное мнение применяя вкрадчивую властность. Эти заседания, на которых обсуждалось, как говорит Виктория «Будущее страны», не вызывали ни малейшей робости. В отличии от всех присутствующих на таких заседания, я не только слушала, но и высказывала свое мнение, участвовала в обсуждении налогов, раздаче военных должностей. Чтобы стереть заигрывающие улыбки участников совета, в моменты своих рассуждений, я наклонялась к королю и протягивала ему губы, чтобы получить легкий, недолгий, робкий поцелуй. Разумеется, это шокировало участников собрания, но придавало спорот и препирательствам более приятный, мягкий тон. Все они знали, что могущество мое отныне было неизмеримым.
Было одно омрачающее меня явление – папский легат. Он поселился при дворе не так давно, но только каждый раз, когда встречался с королем не мог остановиться в опошлении моего великодушного образа. «Мало того, что без ее личной просьбы никто никого не одарит милостью, должностью, но еще и Вы, король, не выказываете признательность. Она ведь хочет, чтобы Вы благодарили именно ее и восхваляли тоже..». Позже Алистер мне объяснил, что такое откровенно враждебное отношение было продиктовано по глубоко личным причинам. Была у легата давняя мечта, выдать замуж за моего короля свою племянницу Марию Медичи о которой так неохотно говорила поэтесса, и всякий раз отводилась и срывалась с темы разговора, когда я просила ее рассказать о флорентийки. Однако госпожа Лепаж вовсю расхваливала достоинства юной девицы, и сама того не замечая, она создавала в ее пользу общественного мнение. С момента появления на слуху этой девушки, вся восторженная публика плотно следила за мной и оплачивала услуги всех тех, кто готов был смешать мое имя с грязью пикантными подробностями поведения, которого не было. Так или иначе, но молва работала активно и однажды, прислуга Лиза, что имела наглости украсть письмо из спальни короля, прибежала с одного конца замка ко мне, чтобы вручить интересного содержания записку, адресованную в Тоскану, но оказавшееся в руках Генриха.
«Что касается распутства де Эстре, в настоящий момент сообщают о таком важнейшем факте: один из слуг короля, женатый на горничной этой дамы, совсем недавно, когда Его Величество отправился в Фонтенбло, сказал ему, что. Что будучи его слугой и вассалом, он считает себя гораздо больше человеком Его Величества, чем де Эстре. Поэтому он передает ему абсолютно ночную информацию, полученную им от жены и состоящую в том, что ни его сын, ни его дочь, коих Его Величество считает своими, на самом деле родились не от него и что упомянутая его жена должна было по приказу де Эстре в ту же ночь привести к ней двух мужчин. Его Величество тут же сообщили об это своей любовнице, которая, услышав об этом, лишилась сознания. Придя же в себя, категорически отрицала все факты и требовала, чтобы была установлена истина. В конце концов, король откроет глаза на истинные факты и даст согласие на женитьбу с Марией ради собственного блага и покоя королевства. Не век же ему нырять под юбку к любовнице?»
Желание короля вступить со мной в брак пошло на убыль. От Алистера я узнала, что он начал вести переговоры с семейством Марии Медичи. Я не переставала обнимать, целовать и проявлять нежность к Генриху, но и перестала задавать вопросы про бракосочетание. Позже было не до этого. В конце декабря мы крестили третьего сына Александра, и по этому поводу были организованы пышные празднества, которых Версаль не видел уже очень давно. Увидев расходы, обошедшиеся казне в более чем сто тысяч экю наш дипломат, что был поднят до министра финансов, увидев пометку «на расходы по крестинам Монсеньера Александра, наследника Франции», угрюмо прошептал себе под нос: -Нет никакого наследника Франции. Услышав подобное неуважение, я пожаловалась королю, но вдруг лицо потеряло нежность, и он сухо ответил…
-Габриэль, имейте в виду, что если я окажусь перед необходимость выбирать из вас двоих, то я предпочту лишиться десяти любовниц, подобных Вас, чем одного дипломата, подобного ему!
***
-Не понимаю я этого Вивьен.-произнесла своим взбудораженным голосом Марго развеивая парфюм на атласном лоскуте ткани.-он что, совсем уже с ума сошел? Неужели он думает, что уважающая себя женщина, станет наносить на тело такую дрянь?
-Нынче парфюмеры думают, что парфюм создан для сокрытия грязного тела.-Бека улыбнулась.-окажутся, конечно, правы, но ведь не все женщины предпочитают ходить грязными и простите, но источать зловонию.
-Ах, Беки, Ваш запах очень стойкий и все хотела спросить, что за запах Вы носите? Уверяю, что в Версале никто так хорошо не пахнет. А, Габри, добрый день.-увидев меня проходящей мимо зала закричала Марго.
-А, Маргарита,-рассеяно пробежалась взглядом по комнате я не видя ничего за пеленой нарастающих слез.-добрый день, очень рада встречи с Вами, и Вы, Ребекка, здравствуйте.
Я ничего вокруг не замечала, ибо после этой странной сцены с королем, закончившейся, впрочем, очень милым и таким виноватым поцелуем, я вернулась к себе в страшнейшем беспокойстве. Мысли терзали меня с каждой секундой все сильнее, но только радостными, успокаивающими они не становились. Все было странно связанно. Я задавалась вопросом «Собирается ли Генрих по прежнему на мне жениться? Стану ли я королевой?». Вспоминая каждый день свой сон, я не могла забыть, как мое обезображенное тело оплакивают придворные, приближенные дамы. Мне каждую ночь снились эти страшные моменты, и я не могла сдержать свой истошный крик, что больше походил на стон раненного животного. Узнав о моей очередной беременности, с сильно разыгравшимися нервами я молила Клод отвести меня к находившимся под следствием инквизиции прорицателям. Их предсказания повергли меня в шок. Один из них сказал, что я никогда не выйду замуж, другой – что ребенок лишит меня всякой надежды, третий – что умру молодой и не дожить мне до следующий Пасхи. Генрих только посмеялся, и целуя в лоб пытался успокоить. В тот же день Алистер рассказал мне, что уставший от моего постоянного нажима король, попросил великого герцога Тосканского прислать портрет Марии Медичи.
Пасха катастрофически быстро приближалась, а в парке распустились первые фиалки. Бродя по парку, я то и дело, что останавливалась у вырезанных инициалах и вздыхала. Время кидает меня из стороны в стороны. Не могу заставить себя двигаться, и эти временные разломы поглощают мою душу. Еще и отец Бенуа, духовник короля, нашел неприличным совместное проживание меня и Генриха во время пасхальной недели и я отправилась прощаться с этими так полюбившимися мне стенами Версаля. Всю душу разрывало в клочья, ибо я знала, что совсем скоро посмотрю святой Деве Марии в глаза и буду отвечать за прегрешения.