Сердце билось гулко, как оловянный язык в колокольные стенки, но говорила я небрежно, даже кокетливо. Откуда что взялось - сама не знаю.
- Дурак ты, Тепляков, - ответила я. - Всех по себе не меряют. Соседи уехали отдыхать, попросили поливать цветы. Такая мысль тебе в голову не приходила?
Лицо Теплякова медленно вытянулось.
Я пожала плечами, сохраняя на лице презрительную гримасу. Достала из сумки ключи от дома, отперла замки. Толкнула дверь, сухо пригласила незваного гостя. Ванек не заставил упрашивать себя дважды. Вошел в коридор, окинул высокие потолки завистливым взглядом.
- Да, мать, - произнес он в сотый раз. - Хорошая у тебя хата.
Я закрыла дверь, сняла куртку, переобулась и пошла на кухню. Если Ванек приперся в гости, без ужина он не уйдет. Ладно, пускай доест борщ, все равно у меня ничего больше нет. Хотя почему нет? Остались вареные куриные ноги. Вообще-то я хотела съесть их сама, но разве Тепляков позволит? Изо рта вырвет.
Я достала из холодильника кастрюлю, поставила на плиту. Ванек следовал за мной бесшумно, как тень.
- Маш, ты не хлопочи, я ненадолго.
- Даже есть не станешь? - не поверила я и, услышав, что нет, так и села.
Вот этот текст из уст Теплякова я не слышала ни разу. Равно как и другие наши общие знакомые.
- Болеешь, что ли? - спросила я. - Желудок ноет, или сосуды барахлят…
- Ничего у меня не ноет и не барахлит! - отмел Тепляков мою жалкую версию. - Просто не хочу тебя напрягать.
Если бы я могла сесть второй раз, я бы это сделала. Но поскольку под моей попой уже находился стул, я только развела руками.
Почему я так изумилась? Поясняю.
До глобальных проблем человечества моему другу и коллеге Теплякову всегда есть дело. Он готов часами разглагольствовать о проблеме перенаселения планеты, потеплении климата, защите окружающей среды, возврате к естественному образу жизни, нетрадиционной медицине и тому подобных модных темах. Но на проблемы конкретного представителя человечества Теплякову откровенно наплевать. И если Ванька хочет кушать, то любую мою жалобу на усталость коллега воспримет как уклонение от прямого долга. «Ты ведь женщина!» - скажет он возмущенно.
Теперь вы понимаете, в какой ступор меня загнало новое заявление коллеги о том, что он не хочет меня напрягать. И не только вогнало в ступор, но и насторожило. Поэтому я не стала тянуть и задала простой конкретный вопрос:
- Тепляков, что тебе от меня надо? Если ничего, тогда зачем пришел?
- Деньги принес.
Я страшно удивилась и, ничего не понимая, переспросила:
- Какие деньги?
Тепляков глубоко вздохнул, словно собираясь с силами перед прыжком в воду. Достал из внутреннего кармана куртки тонкую стопку долларовых купюр, пересчитал их, шевеля губами, сложил вместе, не удержался и снова пересчитал. Затем поднял на меня страдальческий взгляд и протянул доллары:
- Вот, бери. Твое.
Я взглянула в глаза коллеги, полные нечеловеческой тоски, и ужаснулась. Никто и никогда не слышал от Теплякова таких крамольных слов. Слово «бери» в лексиконе моего коллеги используется крайне редко из принципиальных соображений. А уж применить его в отношении денег!… Нет, это что-то несусветное. Не может Ванька, находящийся в здравом уме и трезвой памяти, добровольно отдать кому-то деньги. Да еще в твердой валюте! Попробуйте отобрать кость у голодного волкодава - и вы получите слабое представление о том, что значит попросить у Теплякова взаймы. Скажу честно: в случае с волкодавом шансов у вас значительно больше!
Поэтому я очень испугалась и спросила, заглядывая коллеге в глаза:
- Ванек, миленький, что с тобой? Не заболел?
- Ты уже спрашивала! - громыхнул коллега, как Зевс. - Бери деньги, пока дают! Ну!
Чтобы не волновать больного, я деньги приняла. Правда, вырвать их из цепкой лапы художника было не так-то просто, но я постаралась. Опять-таки из самых гуманных соображений. Может, Тепляковым овладела мания раздавания денег? И ему этот процесс принесет потом облегчение?
Однако внешний вид коллеги свидетельствовал об обратном: он страдал. Ванек проводил доллары скорбным взглядом.
- Я продал твои копии, - выдавил он из себя наконец.
- Все пять? - ахнула я.
- Все пять. По двести баксов за каждую. - Тепляков тяжело вздохнул. - Вот и набежала штука.
- И ты принес все деньги мне?! - не поверила я.
- Как видишь.
Я снова развела руками. Отделила от пачки две сотенные купюры, протянула их коллеге.
- Это комиссионные, - объяснила я. - Ты работал, продавал. Двадцать процентов твои, как и полагается.
Ванек протянул руку к деньгам и тут же с опаской отдернул назад. Решительно, я не узнавала коллегу. Принять деньги Иван Сергеевич способен в любом состоянии. В том числе находясь в полном параличе.
- Ты мне их сама даешь? - уточнил он. - И жаловаться не будешь, что я их у тебя выпросил?
Я только пожала плечами:
- Ты с ума сошел. Кому мне жаловаться?
Ванек шмыгнул носом, почесал в затылке и все-таки решился на привычное для него хамство:
- Да ладно тебе! Обзавелась покровителем! Наехала, как на последнего лоха…
- Ванек, я ничего не понимаю. Какой покровитель? Кто наехал?
- Ладно, не гони волну, - завершил тему Тепляков.
Он выхватил у меня из пальцев две бумажки, метнул жадный взгляд на стопку, оставшуюся в левой руке. Понимаю, он предпочел бы получить именно ее. Но за истекшую неделю я научилась худо-бедно отстаивать свои интересы, поэтому демонстративно спрятала деньги в задний карман брюк.
Тепляков проводил деньги голодным взглядом, переступил с ноги на ногу. Снова тяжело вздохнул и сказал:
- Ну, я пошел. - Ванек понурился и медленно побрел в коридор. - Бывай здорова. Не забывай нас, маленьких, на твоих-то высотах. Может, составишь протекцию, устроишь на приличную работенку?
- На какую работенку? - снова не поняла я.
Тепляков махнул рукой, повернул ключ, торчавший в замке, и вышел из квартиры. Дверь с грохотом захлопнулась у меня перед носом.
- Чудны дела твои, господи, - произнесла я вслух.
Тут же выругала себя за то, что часто поминаю Господа всуе, перекрестилась и пошла ужинать.
Следующий день начался гораздо позже обычного. Как я уже говорила, начав карьеру дворника, я забыла, что означает слово «бессонница». Поэтому проспала ночь спокойным, долгим, глубоким сном.
Проснулась относительно поздно: в восемь. Позволила себе роскошь поваляться в постели, размышляя о планах на сегодняшний день. Их было немного: надо сходить к Катерине, рассказать ей, что дома все в порядке, и принести несколько детективчиков. Вот и все.
А потом…
Мне стало грустно. Приближалась дата, которую я ждала с тайным страхом в душе. Годовщина смерти мамы.
Мне еще не приходилось устраивать поминки самостоятельно. Когда мама умерла, вокруг меня находилось множество людей. Они и взяли на себя все хлопоты и заботы. Мне оставалось только сидеть на стуле в траурном платье и черном платке и принимать соболезнования. К тому же и на похоронах, и на девяти днях, и на сороковинах рядом были Катерина и Пашка. А теперь их нет, мне все придется делать самой.
Я не справлюсь.
«Справишься! - сказал суровый внутренний голос. - Ты уже большая девочка! Приучайся решать взрослые проблемы!»
Я согласилась и постаралась взять себя в руки.
Действительно, что я так распсиховалась? Какие неразрешимые трудности передо мной стоят? Пойти на кладбище и навестить маму? Схожу и навещу. Дальше. Нужно накрыть стол. Что подают на поминках? Блины, водку, самые простые закуски вроде колбасы или сыра. Получается, нет ничего страшного. Печь блины я умею. Интересно, сколько людей придут помянуть маму? Насколько я знаю, на поминки гостей не зовут: приходит тот, кто помнит.