Директор качает головой и хмурится.
— Поблизости — никого. Ее сын умер много лет назад. У нее есть внуки, но их мать повторно вышла замуж за мужчину со своими детьми, и никто из них не живет поблизости, так что это сложный случай. Они всеми силами стараются помочь миссис Крэндалл, но, честно говоря, та не пытается облегчить задачу. Сначала ее поместили в заведение по соседству с ее домом, но она попыталась оттуда сбежать. Семья перевела ее сюда в расчете, что наше заведение находится довольно далеко от ее дома. Но за две недели она пыталась сбежать от нас трижды. Некоторая дезориентация и трудности с привыканием обычны для новых жителей. Мы надеемся, что когда она немного освоится, дела пойдут лучше. Я не хотела бы переводить ее в отделение для пациентов с болезнью Альцгеймера, но...— директор прерывается и плотно сжимает губы. Похоже, она с запозданием поняла, что не должна была мне все это рассказывать.
— Мне очень жаль, — я не могу отделаться от ощущения, что только ухудшаю и без того плачевную ситуацию.— Могу ли я ее увидеть... просто чтобы поблагодарить за то, что она вернула браслет?
— Она вообще-то... не возвращала его. Браслет у нее нашла медсестра.
— Я хочу по крайней мере выразить ей признательность за то, что браслет все-таки вернулся ко мне,— меня очень беспокоит, что директор относится к случаю миссис Крэндалл так... формально. Что, если я втянула Мэй в неприятности? — Он был одним из любимых украшений моей бабушки.
Я опускаю взгляд на затейливо украшенных золотых стрекоз с рубиновыми глазами и разноцветными спинками.
— Мы не ограничиваем посещение наших пациентов, но лучше вам к ней не ходить. Миссис Крэндалл вряд ли станет разговаривать с вами. Мы сообщим ей, что вернули вам браслет и что все в порядке.
Разговор заканчивается приятным обсуждением прошедшего дня рождения, затем мы прощаемся с директором на пороге ее кабинета. По пути к выходу я замечаю указатель с именами жителей дома престарелых и номерами комнат, аккуратно вставленными в металлические пазы.
«Мэй Крэндалл, 107». Я заворачиваю за угол.
Сто седьмая комната находится в конце коридора. Дверь открыта, кровать в передней половине комнаты пуста, а занавеска в середине отдернута. Я захожу и спрашиваю шепотом:
— Есть кто-нибудь? Миссис Крэндалл? — Воздух кажется застоявшимся, свет отключен, но я слышу хрипловатый звук, будто кто-то дышит.— Миссис Крэндалл?
Еще один шаг — и я вижу, что из-под одеяла на другой кровати высовывается ступня, высохшая и скрюченная,— ей давным-давно не приходилось переносить чей-то вес. Это не она.
Я изучаю часть комнаты, которая, несомненно, при-надлежит Мэй Крэндалл. Она небольшая, обставлена без намека на индивидуальность и потому нагоняет тоску. Если в мини-квартире бабушки Джуди есть диван, кресло, стол для игр, она украшена множеством любимых фотографий — сколько мы смогли туда вместить,— то эта комната выглядит так, будто ее обитатель не планирует задержаться здесь надолго. На прикроватном столике есть только одна личная вещь — фоторамка с выцветшей, пыльной вельветовой подпоркой сзади.
Я знаю, что нельзя быть настолько любопытной, но будто наяву вижу ярко-голубые глаза Мэй: она смотрит на меня, будто ей что-то очень нужно. Отчаянно нужно. А если она пыталась отсюда сбежать, потому что с ней плохо обращались? Федеральный прокурор не может не обратить внимания на ужасающие случаи плохого обращения со стариками. Если в федеральных преступлениях задействованы мошенничество по телефону, хищение персональных данных и противоправные действия сотрудников служб социального обеспечения, то они попадают под нашу юрисдикцию. Слишком часто случается, что молодые люди только и ждут, как бы присвоить деньги стариков. Возможно, у миссис Крэндалл и правда замечательные внуки, но мне трудно понять, почему они поселили ее здесь, когда в их власти подобрать другое учреждение, где они смогли бы следить, как за ней ухаживают.
«Я просто хочу проверить»,— убеждаю я себя. Во мне говорит врожденное чувство долга Стаффордов. Из-за него я чувствую себя ответственной за жизнь незнакомых людей, особенно — слабых и обездоленных. Моя мать тоже все свободное время посвящает благотворительности, это ее вторая, неофициальная работа.
К сожалению, рамка с затейливым узором повернута к стене. Она отлита из перламутрового целлулоида — из подобного делали пудреницы, расчески, щетки и крючки для застегивания пуговиц в тридцатых-сороковых годах прошлого века. Даже наклонившись поближе, я не могу разглядеть фотографию.