— Мы и сами можем за собой присмотреть, — больше всего мне хочется, чтобы Куини и Брини вернулись и мы вместе уплыли бы вниз по течению. Мне хочется этого так сильно, что даже становится больно где-то глубоко внутри, под сведенным от тревоги животом.
— У нас его и покормить-то нечем,— в дверях возникает Камелия и вставляет в разговор свои пять пенни.
— Ну и тебе доброе утро, Рози — солнечный лучик,— Зеде все время называет Камелию именно так, потому что она полная противоположность этому прозвищу.
— Я собираюсь наловить лягушек, — заявляет она так, словно ее назначили капитаном «Аркадии».
— Нет, ты никуда не пойдешь,— возражаю я.— Нам нельзя покидать лодку. Никому.
Зеде наставляет палец на мою сестру.
— Сидите смирно, детишки,— он, прищурившись, оборачивается к реке. — Не знаю, что так напугало народ в лагере на Мад-Айленде, но в любом случае хорошо, что вы укрылись в этой маленькой заводи. Просто сидите тихо. Не привлекайте к себе внимания.
Мне на грудь будто лег тяжелый камень. Беспокойство выкопало себе норку внутри и надежно там поселилось. Я не хочу, чтобы Зеде уезжал.
Ферн робко подбирается ко мне и цепляется за ногу. Я поднимаю ее на руки и прижимаюсь подбородком к ее мягким растрепанным кудряшкам. Она утешает меня.
Из хижины выходит Габион, и я тоже беру его на руки — вес малышей прижимает мои ноги к полу. Шаль Куини туго натягивается на плечах и врезается в кожу.
Зеде снова оставил меня за главную. Он помогает мальчишке, Силасу, забраться на борт «Аркадии». Тот выше, чем я думала, худой, как палка, и довольно симпатичный, если не обращать внимания на разбитую губу и фингал под глазом. Если он бродяжничал в поездах, как говорит Зеде, ему повезло, что дорожная полиция не обошлась с ним еще хуже.
Силас взбирается на перекладину крыльца — кажется, он решил там и оставаться.
— Теперь ты будешь за ними присматривать,— говорит ему Зеде.
Парнишка кивает, но по выражению его лица понятно, что поручение ему не нравится. Ястреб Купера пролетает над «Аркадией», Силас провожает его взглядом, затем поворачивается в сторону Мемфиса.
Зеде оставил нам еды: мешок кукурузной муки, пучок моркови, десяток яиц и немного соленой рыбы.
Силас наблюдает, как Зеде забирается на свою лодку и скрывается из виду.
— Хочешь есть? — спрашиваю я.
Он разворачивается ко мне, и только тут я вспоминаю, что все еще хожу в ночнушке. Я чувствую, как влажный воздух касается кожи в том месте, где горловина рубашки растягивается под тяжестью малышей, сидящих у меня на бедрах.
Силас отводит глаза, словно от смущения.
— Нуда,— его глаза темные, как ночная река. Они отражают все, на что падает его взгляд, — цаплю, которая ловит рыбу неподалеку от нас; ветви, свисающие со сломанного дерева; утреннее небо с облаками, похожими на белую пену... и меня.— Ты что, умеешь готовить?
Звучит так, будто он заранее уверен, что я не умею.
Я поднимаю подбородок, расправляю плечи, и шаль Куини врезается в них еще глубже. Пожалуй, Силас мне не нравится.
— Да. Умею.
— Пффф! — фыркает Камелия.
— Тише ты,— я спускаю малышей и толкаю их к ней. — И проследи за ними. Где Ларк?
— Все еще в кровати.
— И за ней присмотри! — Ларк может ускользнуть быстро и тихо, как мышка. Однажды она нашла небольшую полянку у ручья и уснула там, а мы искали ее целый день и половину ночи! Куини чуть с ума не сошла от волнения.
— Думаю, мне стоит пойти с тобой, а то ты спалишь хижину, — ворчит Силас.
Нет, этот парень мне совершенно не нравится!
Впрочем, когда мы проходим в дом, Силас быстро окидывает меня взглядом и улыбается уголком разбитой губы, и мне приходит в голову, что, возможно, он не так уж плох.
Мы разводим в печи огонь и стараемся соорудить что-нибудь съедобное. Ни я, ни Силас не сильны в готовке. Печь — вотчина Куини, и я никогда не обращала на нее особого внимания. Мне больше нравилось сидеть снаружи, наблюдать за рекой и ее обитателями и слушать сказки Брини про рыцарей, замки, индейцев на Диком Западе и про дальние страны. Насколько я понимаю, Брини объездил весь мир.
Силас тоже повидал немало. Мы закончили готовить и сели есть, а он все рассказывает о том, как путешествовал по железной дороге, как проехал через пять штатов, добывая пропитание в рабочих лагерях, и как выживал в дикой природе, словно индеец.
— Почему у тебя нет мамы? — спрашивает Камелия, похрустывая последней кукурузной лепешкой, которая всего лишь чуть-чуть подгорела по краям.
Ларк кивает — ей тоже интересно, но она слишком стесняется, чтобы спросить.