Силас машет изящной серебряной вилкой, которую Брини откопал в песке рядом с обломками старого корабля.
— Была у меня мама, и я ее очень любил. Потом мне исполнилось девять, я ушел и с тех пор ее больше не видел.
— Как же так вышло? — я хмуро смотрю на Силаса, пытаясь понять, не шутит ли он. Я уже так сильно скучаю по Куини, что не могу представить себе, будто кто-то может по своей воле сбежать от мамы.
— Она вышла замуж за парня, который любил выпить и помахать хлыстом. Я выдержал год, а потом решил, что лучше жить одному,— на минуту блеск пропадает из глаз Силаса, и там остается только бездонная чернота. Но он быстро приходит в себя, пожимает плечами, улыбается, и на его щеки возвращаются маленькие ямочки.— Я прибился к сезонным рабочим, что проезжали неподалеку. Убирал с ними урожай пшеницы в Канаде, собирал яблоки. Когда работа закончилась, снова вернулся на юг.
— Тебе было всего десять лет? — Камелия причмокивает, давая понять, что не верит ни единому слову. — И ты все это сделал? Да ладно.
Парнишка плавно, по-кошачьи, поворачивается на стуле, поднимает выцветшую рубашку и показывает нам шрамы на спине. Мы отшатываемся от стола. Даже Камелии нечего возразить,
— Радуйся, если тебе достались хорошие мама и папа,— Силас мрачно смотрит на нее.— Никогда даже не думай оставить их, если они хорошо к тебе относятся. Многие точно не будут такими же добрыми.
Где-то с минуту все сидят тихо, а глаза Ларк наполняются слезами. Силас подбирает лепешкой остатки яйца и делает большой глоток воды. Он задумчиво смотрит на нас поверх ободка своей оловянной чашки, будто не понимает, почему мы все так погрустнели.
— Скажи-ка, малышка,— он протягивает руку, легонько дергает Ларк за нос, и ее ресницы трепещут, словно крылья бабочки,— я уже рассказывал тебе про ночь, когда встретил Банджо Билла и его танцующего пса Генри?
Затем мы слушаем еще одну историю, а за ней следующую, потом еще одну. Время проходит незаметно: мы успели всё доесть и убрать со стола.
— А ты совсем неплохо готовишь,— Силас облизывает губы.
Мы принимаемся мыть посуду в ведре на крыльце, Ферн за это время успевает самостоятельно сменить ночную рубашку на платье, натянув его задом наперед, а Габион бегает вокруг полуголый и ищет кого-нибудь, кто бы его подмыл, — он тайком пробрался в уборную позади хижины и сам сделал свои дела. Хорошо хоть не упал в реку. Дна у туалета в плавучей хижине нет, только вода.
Я даю Камелии указание вынести братика на крыльцо, окунуть попой в реку, подмыть и вытереть насухо. Так проще всего.
Камелия в гневе раздувает ноздри. Для нее на свете нет ничего страшнее какашек. Но я посылаю ее подмыть Габби, потому что она это заслужила: за все утро ни разу нам ни в чем не помогла.
— Мелия! Мелия! — кричит наш голопопый младший братик, и пухлые маленькие ножки несут его к двери. — Я глязный!
Камелия презрительно усмехается, затем открывает дверь и вытаскивает Габиона наружу, приподнимая его одной рукой, так что ему приходится идти на цыпочках.
— Я сделаю,— шепчет Ларк, надеясь прекратить ссору.
— Пусть Камелия сама справляется. А ты еще маленькая.
Мы с Силасом переглядываемся, и он слабо улыбается.
— А ты когда собираешься переодеться?
Я опускаю глаза и понимаю, что все еще разгуливаю в ночной рубашке и совсем про это забыла. Меня полностью захватили рассказы Силаса.
— Думаю, уже пора,— говорю я, посмеиваясь над своей забывчивостью, затем снимаю платье с крючка и держу его в руках.— А тебе, пожалуй, лучше выйти наружу. И не подглядывать!
Пока мы с Силасом готовили и заботились о малышах, в голове у меня появилась забавная мысль: я представляла себе, будто я мама, а Силас — папа, и это наш дом. Она помогала мне не думать о том, что Куини и Брини все еще не вернулись.
Но переодеваться, пока он смотрит, я не могу. Пока вообще кто-нибудь смотрит. За прошлый год я так выросла, что теперь переодеваюсь только за занавеской в хижине, как и Куини. Я не дам кому-то себя рассматривать при переодевании, это все равно что позволить отхлестать себя плетью и потом жить со шрамами на спине.
— Черт, — говорит Силас, закатывая глаза. — Зачем мне подглядывать? Ты же еще ребенок.
Жар заливает меня от макушки до пяток, а щеки пылают огнем.
За дверью заливается смехом Камелия.
Я краснею еще сильнее. Если б я могла, то прямо сейчас столкнула бы их с Силасом в воду.
— И возьми с собой малышей, — огрызаюсь я. — Женщине нужно уединение.
— А ты откуда знаешь? Ты же не женщина. Ты всего лишь кудрявая куколка,— острит Силас, но мне его шутка не кажется смешной, особенно потому, что ее слышит Камелия. Она вместе с Ферн и Ларк сидит на крыльце и наслаждается представлением.