На самом же деле решение, которое папа принял насчет бабушки Джуди, никоим образом не относится к политике. Мы,- как и любая обычная семья, столкнулись с ситуацией, когда любой возможный исход вымощен болью, выстлан виной и запятнан позором. Нам было неловко за бабушку Джуди. Мы боялись за нее. У нас сердце кровью обливалось, когда мы представляли, чем может закончится ее мучительное погружение в деменцию. Перед тем как мы отправили ее в дом престарелых, она сбежала от сиделки и домашних слуг, наняла такси и пропала на целый день. Когда ее наконец нашли, она бродила по деловому комплексу, который когда-то был ее любимым торговым центром. Как она сумела это провернуть, если ей не под силу вспомнить наши имена, остается загадкой.
Этим утром на мне одно из ее любимых украшений. Я смутно ощущаю его на запястье, когда выскальзываю из лимузина. Я делаю вид, что выбрала браслет со стрекозой в честь бабушки, но на самом деле он безмолвно напоминает мне, что женщины семьи Стаффорд всегда делали то, что велит им долг, даже вопреки своему желанию. В месте проведения сегодняшнего мероприятия мне неуютно. Я никогда не любила дома престарелых.
«Это всего лишь встреча с избирателями, — напоминаю я себе. — Пресса здесь не для того, чтобы задавать вопросы, — она всего лишь освещает событие». Мы пожимаем руки, проходим по зданию и присоединяемся к его жильцам на торжестве в честь дня рождения женщины, которой исполняется сто лет. Ее мужу девяносто девять. Такое событие и впрямь достойно праздника.
В коридоре пахнет так, будто кто-то выпустил сюда без надзора тройняшек моей сестры, снабдив их баллончиками дезинфицирующего средства. Воздух наполнен искусственным ароматом цветущего жасмина. Лесли принюхивается и одобрительно кивает. Она, фотограф и несколько помощников и консультантов окружают нас с отцом — на этой встрече с нами нет телохранителей. Не сомневаюсь, что они сейчас готовятся к форуму в городской администрации, который пройдет после обеда. На протяжении многих лет моему отцу угрожали смертью группы маргиналов, боевики-националисты и множество психов, которые считали себя снайперами, биотеррористами и похитителями. Он редко относится серьезно к подобным угрозам — в отличие от сотрудников своей охраны.
Мы заворачиваем за угол, и нас встречают директор дома престарелых и две новостные команды с камерами. Мы идем по коридорам, операторы снимают. Мой отец излучает обаяние. Он пожимает руки, позирует для фотографий, успевает поговорить с людьми, склоняется над инвалидными колясками и благодарит персонал за сложную и ответственную работу, которой они ежедневно посвящают себя.
Я следую за ним и делаю то же самое. Жизнерадостный пожилой джентльмен в твидовом котелке флиртует со мной. С восхитительным британским акцентом он говорит, что у меня прелестные голубые глаза.
— Если бы мы встретились на полвека раньше, я бы очаровал вас настолько, что уговорил бы пойти со мной на свидание, — шутит он.
— Думаю, что вы уже меня очаровали,— отвечаю я, и мы смеемся вместе.
Одна из сиделок предупреждает меня, что мистер Макморрис — настоящий среброволосый донжуан. Он подмигивает сиделке, подтверждая ее слова.
Пока мы идем по коридору на празднование столетнего юбилея, я неожиданно понимаю, что мне нравится происходящее. Старички выглядят довольными. Этот дом престарелых не так хорош, как тот, куда мы отправили бабушку, но все же на порядок лучше запущенных заведений, о которых рассказывали истцы на недавней череде судебных процессов. Скорее всего, ни один из пострадавших не получит ни цента — независимо от того, какое возмещение им обяжет выплатить суд. Финансисты, открывающие подобные пансионаты для стариков, используют сеть холдингов и подставных фирм, объявить которые банкротами, чтобы не платить пострадавшим, — раз плюнуть. Вот почему, когда вскрылись связи между скандальными богадельнями и одним из старых папиных друзей и спонсоров, едва не разразилась настоящая катастрофа. Мой отец — публичная персона и вполне может оказаться тем политиком, на которого обрушится праведный гнев общественности.