– Поезд! – Ксанка успевает выкрикнуть первой.
На щебень падает несколько первых тяжёлых капель.
Под порывами ветра, пригнувшись, они карабкаются на насыпь и распластываются среди камней и песка. Когда состав проносится рядом с ними, Яшка жестами командует: «Вперёд!»
Ксанка рывком вскакивает, бросается к поезду, хватается за выступающую часть вагона, на руках подтягивается выше. Узелок с пожитками она держит в зубах. Резкая боль в мышцах заставляет сердце забиться чаще: а вдруг именно сейчас руки не выдержат и выпустят металлический поручень?
Уже стоя на узкой подножке, Ксанка хватается за край вагона, ещё раз подтягивается – и всем телом наваливается на маленькое окошко. Рама поддаётся не сразу, но всё-таки поддаётся. Ксанка протискивает себя внутрь, в пахнущий лошадиным духом полумрак.
Первое, что она… нет, не слышит сквозь рокот далёкого грома, а скорее ощущает кожей и внезапно проснувшимся солдатским чутьём, – щелчок взведённого курка.
– Руки вверх! И спускайся. Но так, чтобы я видел.
Ксанка спрыгивает на подстилку и медленно поднимает руки. Из-за дощатых перегородок слышится испуганное конское ржание. Конечно, в вагоне с лошадьми обязательно должен кто-то находиться – вдруг животные испугаются и покалечат друг друга? Остаётся надеяться, что Яшке повезло больше.
– Не убивайте меня, дядечки, – выплюнув узелок, плаксиво заводит Ксанка. – Я бы сама никогда… у меня мамка болеет… а денег на билет нет… да и билетов сейчас не достать… вот я и…
Ксанкины глаза постепенно привыкают к полумраку. Беляков внутри двое: старый и молодой. Тот, который помоложе, сейчас держит её на мушке. Плохо, очень плохо.
– Что тут? – Беляк брезгливо пинает сапогом узелок.
– Подарок мамке, платок. Я заработала… месяц полы мыла, за детьми глядела… а потом дядько приехал, говорит, заболела мамка твоя… тиф у неё. Вот я и сорвалась, – Ксанка лихорадочно вспоминает карту.
– В Симферополь? Откуда?
– Из Джанкоя, дядечка. Там я в семье одной работала. Знаете, как тяжело на чужих людей спину гнуть? А мамка моя под Симферополем в селе живет.
– Из Джанкоя, говоришь? Почему там на поезд не села?
– Я же говорю, денег мало, билетов нет, поезда людей не возят… – она натурально всхлипывает и делает несколько робких шажков вперёд. – Вы не стреляйте только, дядечка. Я тихонечко сойду, будто меня и не было.
Беляк немного расслабляется, широкая ухмылка растягивает его рот до ушей.
– А за перевоз-то хватит расплатиться?
– Оставь девчонку в покое, – мрачно говорит второй.
– Всё отдам, что захотите, только не убивайте, – канючит Ксанка.
Шажок… ещё один.
– Видишь, как просит-то? Послушная, ласковая, молоденькая…
Воспользовавшись тем, что внимание беляка на несколько секунд ослабело, Ксанка делает отчаянный рывок вперёд. Первым ударом она выбивает оружие, и локтем целится в солнечное сплетение. Хрипящий беляк складывается пополам, падая ей под ноги. Лошади испуганно бьются в стойлах.
– Эй, девка, ты не балуй-то, – приподнимается с места тот, который постарше.
Ксанка молниеносно подбирает с пола маузер и наставляет на него.
– Руки, дядечка! Держите так, чтобы я видела. Живо!
– Дура, не стреляй, затопчут ведь!
Ксанка, не отводя от него дула, ногой отпихивает молодого в сторону.
– Сколько вас тут? Говори! Ну?
Она замечает какое-то движение и, не раздумывая, нажимает на курок. В шуме поезда, раскатах грома и бесновании лошадей выстрел почти не слышно.
– С-с-сука, – старый беляк хватается за раненую руку.
– Так сколько?
Позади него в другое окошко проскальзывает внутрь вагона какая-то тень. Через мгновенье на голову раненого опускается обломок кирпича.
– Яшка! – радостно кричит Ксанка. – Ты цел?
Вдвоём они связывают беляков обрывками их собственной одежды, затыкают им рты и обыскивают.
– Удачно ты попала, – ухмыляется Яшка, доставая из карманов табак, большую плитку шоколада, две коробки с патронами и перепрятывая их к себе. – А я как дурак среди тюков каких-то поныкался, решил тебя искать. Как выстрел услышал, голову от страха потерял, думал, случилось что.
Ксанка наспех перематывает своей косынкой плечо старого беляка.
– Он заступился за меня перед другим, – поясняет, поймав Яшкин взгляд.
– Тогда зачем ты в него стреляла?
– Убить меня хотел. Держи, – она протягивает Яшке второй маузер. – Теперь мы оба вооружены. Не знаешь, какая охрана у состава?
– В моём вагоне было пусто. Но мы не знаем, кто едет в соседнем. Так что оружие не помешает.
Над их головами слышен странный звук, будто тысяча пуль одновременно ударила по крыше.
– Дождь! – Яшка старается перекричать шум. – Мы въехали в грозу!
Лошади хрипят и бьются в перегородки. Волна паники достигает высшей точки и перекинулась на весь вагон. Под копытами ломаются доски ближайшего стойла.
– Если мы их не успокоим, они затопчут нас и вырвутся наружу! – восклицает Ксанка.
– Ты умеешь успокаивать лошадей?
Раскат грома заглушает её последние слова. Но Яшка понял.
– Сейчас вернусь, – машет он руками, потом подпрыгивает и исчезает в окошке.
На какое-то время Ксанка остаётся одна.
Потом сквозь проём внутрь проталкивается что-то большое, белое и шмякается на пол. Следом появляется Яшка. Мокрая рубаха прилипла к телу, с кучерявых прядей текут тонкие струйки воды.
– Тут наощупь какие-то тряпки. Рви их на куски и завязывай лошадям глаза.
Ксанка зубами и ногтями вскрывает влажный тюк. В нём оказываются какие-то тряпки.
– Что это?
– Какая разница? Делай как я! – Яшка хватает первый попавшийся кусок и бросается к ближайшему стойлу. – Ай, хорошая лошадка, яв дарик гожо грай… злые люди напугали тебя, гром гремит, дождь капает… А вот я тебе сейчас глаза перевяжу, чтоб ты на это не смотрела…
Половина Яшкиных слов теряется в общем шуме. Поезд проносится через грозу, не сбавляя ход. Ксанка, ласково приговаривая, обматывает тканью морду второй лошади. Гладит ладонью вздрагивающую тёплую шею.
– Ну, потерпи, хорошая моя.
Лошадь фыркает, нервно раздувая ноздри.
Всего в вагоне восемь дощатых загонов, но два последних пустуют. Поэтому Яшка с Ксанкой управляются быстро.
Когда они заканчивают, лошади ведут себя гораздо спокойнее.
– Ты карауль пленных, – говорит Яшка, заталкивая за пояс один из трофейных маузеров, – а я пока на разведку в соседний вагон схожу. Не хочу неожиданностей.
– Хорошо.
Он опять протискивается в узкое окошко и исчезает. Ксанка находит на полу вагона местечко посуше, садится, опираясь спиной на тюк, вытягивает ноги. В блеске сверкнувшей молнии она видит, что один из беляков уже очнулся и с ненавистью смотрит на неё.
– Только дёрнись, – ласково произносит Ксанка. – Яйца отстрелю. Понял, дядечка?
По-хорошему надо бы вынуть у пленного кляп и допросить, но ей лень делать лишние движения.
Яшки нет долго. Ксанка уже начинает не на шутку беспокоиться, когда внутрь проскальзывает знакомая фигура, обдав её холодными дождевыми брызгами.
– Ну что там?
– Всего в составе пять вагонов, – наклонившись к ней, докладывает Яшка. – Последний – с каким-то тряпьём, потом наш. В теплушке ближе к паровозу едет компания офицеров – пьют, шумят, режутся в карты. Видно, на побывку. Есть ли среди них раненые, я толком не разглядел.
– А что в соседних? – спрашивает Ксанка. – Тоже офицеры? Если они услышали выстрел, то на первой же остановке…
– Не услышали, – Яшкин голос звучит как-то странно. – Соседние вагоны доверху забиты трупами.
9
Идея увести пару лошадей, как ни странно, первой приходит в голову Ксанке. Тем более что в пустых стойлах находятся сёдла и полные комплекты сбруи.
– Бросим их потом у какой-нибудь деревни. Крестьяне спасибо скажут.