— Хочу поблагодарить вас, — сказал он.
Фредди давно уже сняла вуаль, и ее волосы растрепались, когда она танцевала с мужчинами от двенадцати до восьмидесяти лет. Каждый из них претендовал на близкое родство с ней. Шафер был единственным здесь мужчиной, который, как она надеялась, помолчит, и ей не придется напрягать усталые мозги.
Удивленная, Фредди подняла голову и посмотрела на него. «Наверняка из Калифорнии», — подумала она. Фредди училась в школе с похожими на него парнями, героями футбольных баталий в летних лагерях. Они на голову возвышались над другими — отличные спортсмены, золотая молодежь. Все они были немногим моложе этого героя. Выгоревшие волосы падали ему на лоб, что противоречило моде: мужчины сейчас пользовались бриалином для укладки волос. Он показался ей сильным. Фредди с удовольствием отметила, что танцует он отлично. В его ясных голубых глазах светилась загадочная улыбка, а от уголков глаз шли светлые морщинки, которые бывают только у пилотов, щурящихся от солнца. Этот рыцарь-викинг, неожиданно появившийся на ее свадьбе, как она поняла, непокорен и неприручен. «У него немножко пиратский вид», — подумала Фредди. Где Тони его откопал? Она вопросительно посмотрела на него. О чем это он говорит?
— Я собирался поблагодарить вас раньше, — пояснил он. — За то, что спасли мне жизнь… человек в надувной лодке… Не помните меня? Вы делаете такое каждый день?
— Вы?!
— Ага…
— Ах вы..! Идиот, трепач, кретин! Из-за вас меня чуть не уволили из вспомогательной авиации. Вы что, черт возьми, не могли держать язык за зубами? Нет, вам надо было выболтать все репортеру… всю эту глупую, идиотскую…
Она резко остановилась, чуть не упав ему на руки. Слишком потрясенная, она не могла танцевать.
— Вы весьма четко формулируете свои чувства, — заметил Джок, поддержав ее. — Хорошо, что вы сегодня не вооружены.
— Я и тогда была не вооружена. Мы летаем безоружными, умник!
— Вы блефовали с «мессершмиттом»?!
— Честно говоря, я об этом не думала.
— Ну и ну, миссис Лонбридж. Не знаю, завидовать ли моему замечательному командиру эскадрильи. Он понимает, что его жена — маньяк?
— Да ладно тебе! Мне хотелось развлечься для разнообразия! Вы, мужчины, присвоили себе право воевать, а мы должны довольствоваться перегонкой самолетов. Тебе понравилось бы заниматься все время только этим? Повтори-ка свое имя.
— Джок Хемптон, мадам.
— Ну, Джок Хемптон, посмей только рассказать Энтони, что я сделала! Или заикнуться кому-нибудь еще. Ты меня слышишь? Или тебе придется пожалеть об этом! А я держу свое слово.
— Клянусь. Страшно даже вспоминать…
— Что вспоминать? — спросила она, подозрительно прищурившись.
— Я не помню, о чем должен забыть.
— Может, ты и не такой толстокожий, каким мне показался.
— Кажется, пора резать свадебный торт, миссис Лонбридж.
— Не пытайся сменить тему.
— Да нет, правда пора. Все ждут. Но позвольте мне сказать одно только слово в свое оправдание. Потом я никогда не вернусь к этой теме.
— Ну ладно, давай.
— Я не говорил ничего репортеру о том, что это была девушка. Я только сказал про рыжие волосы, хотя уже тогда видел, что они были слишком длинными для мужчины.
Фредди задумалась.
— Да, наверное, не сказал, — медленно произнесла она. — Значит, нужно извиниться за все, что я тебе наговорила?
— Невеста не должна извиняться.
— Ну а я все-таки извинюсь. Не следовало грубить тебе. Во всяком случае, в день моей свадьбы.
«Мне нужна эта девушка, — думал Джок Хемптон, — она должна была стать моей».
18
В начале 1943 года по всей Франции были расклеены плакаты. С них смотрел могучий откормленный молодой француз в голубом рабочем комбинезоне, изображенный на фоне станков. Вдали виднелась крошечная Эйфелева башня. Красно-бело-синяя большая надпись гласила:
«РАБОТАЯ В ГЕРМАНИИ, ВЫ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ ФРАНЦУЗСКОЕ КАЧЕСТВО».
Каждый раз, проходя мимо этого плаката, Бруно думал о том, что «французское качество» — это желанный товар независимо от того, каков он… хотя нужно поздравить себя с тем, что лично ему не пришлось демонстрировать французское качество на принудительных работах в Германии. Его обязанности в Вальмоне избавили его от этого. С 1942 года, когда его дед Жан-Люк де Лансель умер от пневмонии, Бруно стал хозяином дома Ланселей, замка Вальмон и всех виноградников. Убитая смертью мужа, Аннет де Лансель уединилась в своих комнатах и устранилась от хозяйства.