Ева философски относилась к опасениям своей благовоспитанной тетушки Мари-Франс, уверявшей, что ее племянница не выйдет замуж за респектабельного человека, если не перестанет петь в мюзик-холле. Теперь Ева более чем респектабельна. «Изысканной» называли ее те, кто описывал свои визиты в Вальмон. Ее брови, как всегда, были гордо подняты вверх, а глаза оставались такими же серыми и сияющими. Иногда, прогуливаясь по замку, Ева напевала отрывки из старых мелодий. Ева смеялась над условностями, из-за которых ей приходилось сдерживать свою импульсивность, но готова была признать, что лицо, которое она видела в зеркале сейчас, больше соответствовало замку, чем сцене. Хотела ли она, чтобы все сложилось иначе? Нет, никогда. За тридцать три года замужества она ни разу не пожалела о своем выборе.
Из Дижона — в Париж, потом Канберра, Кейптаун, Лос-Анджелес, Лондон — и вот теперь Эперней. Почти кругосветное путешествие! Непослушная, озорная дочь доктора Кудера закончила свои странствия за сотни миль от родного дома. В прошлом году к ним приезжала с визитом восьмидесятилетняя, но по-прежнему ехидная Вивьен де Бирон. Какое счастье, — сказала она, — что ее Мадлен не вышла замуж за горчичного короля и не осталась в Дижоне. Впрочем, она до сих пор жалела о том, что ее протеже отказалась от своей великолепной карьеры.
Ева надела один из своих костюмов от Баленсиаги, сшитый в испанском духе — из тонкой шерсти, совершенно черный, как наряд игуменьи. Однако он выглядел гораздо роскошнее всех туалетов из последней коллекции Диора. Ева называла эти наряды «блестящими костюмами», считая, что они должны производить такой же эффект, как одеяния знаменитых тореро. Что ж, если ее считают изысканной, а не очаровательной — она постарается этому соответствовать.
Оставалось пять минут до приезда гостей. Ева пристально посмотрела в окно на живые, обещающие хороший урожай виноградные лозы и возблагодарила судьбу за великолепное открытие «Дома Ланселей». Когда Поль сказал ей, что от «Трезора» ничего не осталось, поскольку Бруно продал все на черном рынке, и в погребах лежат лишь неперебродившие вина урожая военных лет, сердце ее пронзила боль за мужа, за его позор и унижение.
Казалось, будет невозможно выжить не только в Вальмоне, но и во всей Шампани. Но Ева недооценила самоотверженность жителей этого края, как не поняла и того, что небольшой урожай военных лет компенсировался великолепным качеством вин. В 1945 году узники лагерей вернулись домой. Рабочие с виноградников, как правило, имевшие крошечные участки, объединились вокруг нового владельца и передали ему все свои скудные запасы вина: все, что осталось после оккупации.
Все послевоенные годы стали годами великой битвы, поглотившей все силы Поля и Евы. Каждый заработанный сантим они вкладывали в землю, пересаживая старые кусты, все восстанавливая и перестраивая. До прошлого года они не могли позволить себе купить ни новой одежды, ни новой кастрюли, ни поездки в Париж. Однако Ева все же ухитрялась устраивать приемы для первых покупателей, которые начали возвращаться. У них еще оставались огромные долги в Реймском банке (наверное, им никогда не избавиться от них!), но «Дом Ланселей», как и другие производители вин высшей марки, возродился.
Война нанесла им тяжелый удар. Ева и не предполагала, что Поль так быстро состарится, ведь ему пошел только шестой десяток. Он работал на износ, а когда выдавалась редкая минута отдыха после многих часов сидения за расчетами, она видела на его лице следы горечи. Он больше никогда не упоминал о Бруно.
Ева посмотрела на часы. Пока спускаться. Она оставила письмо Фредди, к сожалению, очень тонкое, на столе в комнате, так и не успев открыть его, пока не кончился обед. Пожелав гостям спокойной ночи, они с Полем наконец вернулись на свою половину замка.
Поль надевал пижаму, когда Ева появилась в дверях с листком бумаги в руке.
— Фредди с Тони разводятся, — безнадежным тоном произнесла она. В глазах у нее стояли слезы.
— Дай я посмотрю, — сказал Поль, взяв письмо. Он прочитал его, вернул Еве, обнял ее и поцеловал. — Не плачь, дорогая. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но это еще не самое страшное.
— Но я не понимаю! Что значит: «никто не виноват»? Это просто смешно! Ты же знаешь, что это неправда.
— Конечно, никто не виноват. И я это понимаю, — медленно ответил Поль.
— Что ты имеешь в виду?
— Прошлой зимой, когда мы ездили в Калифорнию на встречу с нашими покупателями, я проводил с Тони много времени. Он уже тогда не просто пил, а был алкоголиком. Я видел признаки этого, хотя он тщательно это скрывал. Думаю, что это началось во время войны. Англичане всегда поглощали невероятное количество виски, а на следующий день могли сражаться как сумасшедшие. В отличие от нас, у них железная печень. Я ничего тогда не сказал тебе, потому что ты этого не заметила, а Фредди очень нервничала, стараясь скрыть это от меня. Я молился о том, чтобы Тони сам справился с этой бедой, но, честно говоря, надежды было слишком мало. Вероятно, его пьянство и заставило Фредди принять это решение. Едва ли она когда-нибудь расскажет нам об этом, но совершенно ясно одно: Фредди должна уйти от него — ради Энни, ради себя самой.