— Ну и хорош ты гусь, — бросила ему Фредди.
— Я знал, что ты согласишься сделать это для ребят.
Она повернулась к дирижеру.
— У нас есть ноты, — заверил тот ее. — Нам дал их мистер Хемптон. Мы много репетировали, так что начинайте петь, а мы подхватим.
Фредди кивнула. Попалась так попалась. Джок даже принес для нее на сцену высокий стул из бара. Фредди взобралась на него и увидела полный зал, застывший в ожидании. Сердце ее заколотилось от воспоминаний. Она с ходу начала «Типперери». Ее голос звучал поначалу хрипловато, пока она не попала в такт с оркестром. Внезапно Фредди ощутила, что какое-то необычное волнение охватило зал. Она пела старые солдатские песни, а не романтические баллады о разлученных влюбленных, под которые все танцевали в сороковые годы. Ее песни пели храбрые мужчины в окопах и траншеях. Эти песни объединяли пилотов «Орлиной эскадрильи», без слов подпевавших ей, с другими поколениями воинов, их братьями по оружию. Фредди допела «Типперери» и начала «Спрячь свои тревоги в старый вещмешок».
Контральто Фредди, хоть и не профессиональное, очень напоминало тембр Евы — соблазнительно-сладкий на высоких Нотах, грубоватый и даже чуть сухой в среднем регистре и почти хриплый, манящий на низких нотах. Фредди все глубже погружалась в музыку, ощущая, как ее власть захватывает ее от куплета к куплету. Она переходила от «Не гаси в доме огней» к вальсу «Синий горизонт», от «Прощай, Бродвей, здравствуй, Франция!» к развеселой «Я всегда гонялся за радугой». Откинув голову, она дарила песни, как сувениры ко дню Святого Валентина, всем людям, слушавшим ее. Она словно перевоплотилась в Мэдди, хотя и в другом красном платье, поющую песни раненым французским солдатам и одному офицеру той самой ночью, которая решила его судьбу. Вдруг ей показалось, что она, двадцатилетняя, поет в битком набитом клубе для людей, которые знали — и гнали от себя эту мысль, — что завтра кто-то из них погибнет в небе, но сегодня они просили песен, а на сцене стояла юная девушка, светившаяся изнутри так, что ей не нужны были никакие юпитеры… Фредди пела песни, памятные ей с детства, но звучали они так свежо, будто их только сейчас сочинили.
Фредди спела все известные старые песни, но публика, охваченная восторгом, была готова слушать ее еще и еще. Фредди соскользнула со стула и сделал знак дирижеру, чтобы оркестр что-нибудь сыграл, пока она уйдет со сцены. Но тут Джок, очутившийся рядом с ней, начал напевать песню, слишком много для нее значащую: как тяжело ей было слушать ее… Едва раздался голос Джока, все мужчины присоединились к нему. Фредди же не могла пошевелить губами, незабываемая мелодия захлестнула ее.
— Фредди, давай, спой! — подбадривал ее Джок. — Мы не отпустим тебя, пока не споешь эту песню.
Кто-то из пилотов вскочил на сцену, обнял Фредди за талию и закружил ее в танце.
Они вместе напевали:
Они начали песню сначала, и Фредди, не в силах удержать слезы, почувствовала, как они текут по ее щекам. «О, нет! Я больше не могу», — подумала она и, разомкнув руки, обнимавшие ее, спрыгнула со сцены, протиснулась сквозь толпу пилотов, выскочила из зала и через широкий холл, устланный коврами, выбежала на бульвар Уилшир, чтобы поймать такси.
— Подожди, ты забыла накидку! — сказал Джок, нагнав ее и набросив мех ей на плечи. Он достал носовой платок и неловкими движениями стал вытирать ей слезы. — Господи, прости, что расстроил тебя… Я не думал…
— Да, конечно, зато ты хорошо продумал все остальное, — с обидой сказала Фредди. — Эти старые песни… где ты откопал ноты?
— Но послушай, Фредди, ты была грандиозна! А сама разве не рада, что пела?
— Мне пришлось… это не было бы так страшно, если бы я знала об этом заранее. Даже не представляю, как вспомнила слова, — примирительно сказала Фредди.
Привратник подогнал «кадиллак» Джока с откидным верхом. Джок сел за руль, и они двинулись домой в полной тишине, а эхо бессмертных мелодий продолжало звучать в их сердцах. Было уже так поздно, что дорога опустела, и Джок вел машину почти автоматически, с привычной для пилота скоростью. Он явно пренебрегал правилами движения — ведь выпито было немало. Он притормозил на дорожке из гравия и припарковался у дома Фредди.