— Господи! — выдохнул Джок. — Каким надо быть идиотом, чтобы оставить тебя! Я же говорил Тони, что он спятил! Каждый раз, когда я видел его с этой девчонкой, я называл его дураком, но, слава Богу, он меня не послушал.
Фредди ощутила укол в сердце.
— Ты… ты видел Тони с ней? Ты говорил ему! — Она опустила руки.
— Ну… ты знаешь… мужчины, друзья, конечно, они… ну, говорят друг другу…
— Господи, это значит, вы обсуждали меня! — Фредди задохнулась от возмущения. — Вы тайком с моим мужем и его любовницей обсуждали меня, смеялись надо мной, и, конечно, в таких задушевных беседах он доверительно сообщал тебе все ужасные, неприятные, очень личные подробности о том, что происходило между нами. Ты знал обо всем, а я ни о чем не подозревала! — Фредди резко распахнула дверцу машины. Прежде чем Джок успел шевельнуться, она выскочила, побежала по дорожке к дому и хлопнула дверью так, что у него не осталось сомнений: это — конец.
Весь остаток ночи Фредди просидела, согнувшись на стуле в своей спальне, охваченная гневом и болью. Ей было холодно, но она не могла двинуться, чтобы накинуть что-нибудь теплое. Потом она вскочила со стула и помчалась в ванную. Ее рвало до тех пор, пока в желудке не осталась одна желчь.
Как одержимая прокручивала она в голове каждое слово их разговора с Джоком. «Удобной мишенью — вот чем я была», — вновь и вновь повторяла Фредди. Когда изуродован самолет, когда летчик остается без боеприпасов, совершенно один, вдали от своих товарищей на вражеской территории, он молится только об одном: вернуться домой до того, как будет опозорен и расстрелян. Вот тогда он и становится беспомощной, жалкой, беззащитной мишенью, добычей, которой может похвастаться даже самый зеленый солдатик и которую может поразить с земли любой мальчишка с винтовкой. Именно так — не иначе. Как только могла она позволить себе поверить Джоку хоть на минуту!
Фредди страшно злилась на себя и ощущала такое бессилие, что радовалась даже приступам рвоты, приносившим ей облегчение. Она не должна себя обманывать. Она поверила ему. Она действительно поверила ему, когда он нес всю эту чепуху о том, как любил ее (о Боже, как часто женщины бывают такими идиотками!). О, как ей нравилось это! Да, ей нравилось это, нравилось так, что она никогда не перестанет презирать себя за эту слабость. Теперь она поняла Джока Хемптона, этого толстогубого ублюдка, знала, какие женщины ему нужны, — она насмотрелась на них с первых дней своего замужества. Английские «Бренды», американские «Бренды» — девицы, для которых достаточно одной минуты милой беседы в нетрезвом виде — и они твои. «Наверное, отчаяние написано у меня на лбу, — думала Фредди. — Пожалуйста, сэр, сделайте милость, возьмите меня». Вот что, должно быть, видели мужчины, глядя на нее. Она, как дура, растаяла от объятий. Каких-то паршивых объятий! Джок был единственным человеком, кроме Тони, осведомленным о том, что она не занималась любовью вот уже больше года. Джок знал, как она уязвима, и воспользовался своим преимуществом с первой же минуты.
Или — постой, постой… только ли Джок знал об этом? А может, Тони сказал и Свиду? Может, кому-нибудь еще? Вдруг об этом знают все? А может, это старая, всем известная история о Тони Лонбридже и его любовнице, о Тони, который бросил ее, потому что не мог заставить себя даже прикоснуться к бедняжке Фредди!
На сегодняшнем балу никто и словом не обмолвился с ней о Тони. А она разоделась как идиотка, нацепила крылышки… Они наверняка знают о разводе. Она не ребенок и прекрасно понимает, что в маленьком мирке «Орлиной эскадрильи» такие новости распространяются очень быстро, тем более что они были известными личностями. И, конечно же, все, по крайней мере, мужчины, были уверены, что она — девушка Джока. Иначе откуда эти проявления симпатии и одобрения… Тони вернулся в Англию сразу же после того, как они оформили документы о разводе… Было бы естественно, если бы кто-нибудь сказал о нем хоть слово, но никто ничего не сказал. Девушка Джока! О Боже, все они подумали, что она тут же прыгнула к нему в постель… в постель, которая еще не остыла после последней девчонки. Легкая добыча…