Да, теперь она выглядит вполне нормально, подумала Фредди, глядя в карманное зеркальце в один из августовских вечеров. Правда, остался один тонкий длинный белый шрам от уха до подбородка, который не скроешь ни макияжем, ни загаром, ни волосами — она понимала это. Физиотерапия занимала большую часть ее времени. Хромота исчезла бесследно, мышцы полностью восстановились.
Почему ее до сих пор держат в больнице? Она не имела права занимать отдельную палату — ведь есть же больные, действительно нуждающиеся в этом. Фредди думала о возвращении в свой большой одинокий дом, совершенно пустой (в нем оставались только Хельга и служанка), холодный и пугающий. Родители пригласили Фредди в Вальмон к сбору урожая, а Дельфина — в Сен-Тропез, где они с Арманом купили виллу и собирались прожить до октября.
Думая об этих предложениях, Фредди внутренне сжималась. Она могла путешествовать от своей комнаты до вестибюля больницы, а это было гораздо ближе, чем Европа. Энни могла бы остаться в Англии до конца года. Да, год в английской школе будет очень полезен для нее, кроме того, она совершенно счастлива с Пенелопой, Джералдом и Тони. Тогда, думала Фредди, ей незачем уходить из больницы, из своей палаты.
Здесь, в «Кедрах», она чувствовала себя в безопасности, а мир за пределами больницы был таким страшным! Понимают ли это мама и Дельфина? Отдают ли себе в этом отчет? Как, по их мнению, она должна добираться до них — ведь живут они не за углом. Понимают ли они, что она должна оставаться в небольшом, хорошо знакомом и безопасном месте, где нет гнетущей ответственности, не надо принимать никаких решений, волноваться, бояться, рисковать, опасаться неожиданностей. От палаты до физиотерапевтического центра Фредди приходилось совершать целое путешествие, и только сознание того, что она сможет вернуться в свою безопасную палату, свою надежную больничную кровать, помогало ей проделать этот путь по длинному оживленному холлу, а затем вверх и вниз по лестнице. Фредди не пользовалась лифтом… она не хотела им пользоваться, как ни было трудно преодолевать ступени… лифт — плохое место… дьявольское место.
— Как чувствуете себя сегодня, миссис Лонбридж? — спросила ее дежурная сестра, когда Фредди вошла в палату. — По-моему, вы выглядите прекрасно!
— Ужасно, — ответила Фредди. — Все болит. Не понимаю, почему мне так плохо. Сегодня я не буду обедать, миссис Хилл. У меня совершенно нет сил.
— Я слышал, у тебя сегодня трудный день, — спокойно сказал Дэвид Вейц. — Не обедала?
— Все болит, — пробормотала Фредди, скрючившись в кровати и натянув одеяло до подбородка.
— Абсолютно все? С головы до пят?
— Да.
— Сейчас дам тебе аспирин, и мы отправимся на прогулку. В машине. Это спасительное средство для тех, у кого все болит.
— Нет!
— Ты не хочешь выходить из больницы, не так ли, Фредди?
— Не будь смешным.
— Ага! Верный признак хорошего состояния пациента. Если ты говоришь врачу, что он смешон, значит, готова покинуть это помещение. Ни один врач не вызывает смеха в больнице. Это против правил. Даю тебе пять минут на то, чтобы одеться. Мы поедем на пляж любоваться заходом солнца.
— Я не могу. Не хочу. Мне трудно одеться. Я чувствую себя очень плохо.
— Пять минут, или ты отправишься в ночной рубашке и банном халате.
— Ты не нашел ничего лучшего, как мучить меня?
— Сейчас — нет.
— Черт побери!
— Тебе даже не нужен аспирин. Пять минут — и отправляемся.
— Для леди — куриный суп, а мне — водки с мартини, — сказал Дэвид бармену в ресторане «У Джека на пляже», усаживаясь лицом к закату.
— Пожалуйста, два мартини, — поправила Фредди. — Для меня — двойной.
— Моя мама сказала, что тебе сейчас нужен куриный суп, — возразил Дэвид.
— Ее сын объявил, что я достаточно хорошо себя чувствую и могу выписаться из больницы. А что, твоя мама закончила медицинскую школу?
— Все еврейские матери получают медицинскую квалификацию и могут практиковать, даже если их сыновья не врачи. И даже если у них только дочери.
— Разве мне нельзя спиртного? Мне это не вредно, не так ли? Как, по-твоему?
— Безусловно, ты вольна делать все то же, что до аварии.