— Не знаю, сможет ли он подойти к вам сейчас же, но я спрошу.
Целую вечность, сощурив глаза, Фредди внимательно прислушивалась к работе неисправного двигателя. Удар, потом затрудненное дыхание, икота — все, что способен услышать пилот, если он умеет слушать.
— Миссис Лонбридж?
Фредди посмотрела вниз на пару начищенных туфель и синие форменные брюки.
— Командир?
— Да, мэм. Вас что-то беспокоит?
— Какая-то неисправность в одном из левых двигателей. Вы не слышите?
— Нет, миссис Лонбридж. Они работают прекрасно. Я только что проверял.
Он что, глухой, со злостью подумала Фредди, быстро взглянув на капитана. Перед ней был человек средних лет, безусловно, старший летчик, профессионал, прошедший через многие испытания. Беглого взгляда было достаточно, чтобы это понять. Где угодно она узнала бы такого человека.
— Простите, командир. Должно быть, мне показалось. — Фредди заставила себя улыбнуться. Он не должен догадаться, он не должен догадаться, думала она. Это было бы слишком стыдно.
— Все в порядке, миссис Лонбридж. Будем рады, если зайдете в кабину после ленча.
— Спасибо, командир. Я хочу вздремнуть.
— Заходите в любое время, только предупредите стюардессу.
Отказавшись от ужина, Фредди попросила одеяло, подушку и порцию виски. Нужно расслабиться, говорила она сидевшему в ней и сводившему ее с ума страху. Он проник в ее мозг и окопался в нем, повергая Фредди в панику. Когда Фредди закрывала глаза, ей становилось еще хуже. Лучше уж видеть людей, с удовольствием поглощающих ужин. Пока она может сосредоточиться на этом, самолет не упадет, — не могут же они есть, находясь на краю гибели!
Вдруг Фредди задохнулась от ужаса: самолет вошел в облако. Опасно, Боже, как опасно!
Когда самолет еще глубже погрузился в серую массу, Фредди внезапно вспомнила последние минуты перед катастрофой в Каталине. Да, тогда она посмотрела на альтиметр и увидела: высота достаточна, чтобы совершить посадку. Но она не связалась с близлежащими аэропортами и не узнала об изменении атмосферного давления после ее вылета из Бербанка. Любой новичок в летном деле знает, что это необходимо сделать, поскольку с момента вылета прошло много времени и она не раз меняла высоту. Ни один пилот, кроме такого нахального, дерзкого и самоуверенного, как она, не забывает об элементарной осторожности. Если Фредди могла забыть об этом, то в трудный момент и в дурном настроении об этом способен забыть каждый: даже этот выдержанный командир, с которым она только что говорила, и старший летчик на международных линиях. В небе не бывает безопасно. Нельзя, нельзя кричать!
25
После похорон Поля де Ланселя сотни людей, пешком провожавших его в последний путь до деревенской церкви, вернулись в Вальмон, чтобы выразить сочувствие вдове и детям покойного. К вечеру все разошлись, и Ева с дочерьми наконец остались одни, совершенно измученные этим днем, когда приходилось принимать соболезнования, смотреть на печальные лица, еще не осознавая до конца необходимости поддерживать друг друга.
Весь этот трудный день Бруно был рядом с ними. Он стоял, опустив глаза; его внушительная внешность, серьезное, непроницаемое лицо с орлиным носом, достоинство, с которым он пожимал протянутые руки, отвечая на слова утешения, внушали уважение друзьям и соседям Поля де Ланселя. Дельфина и Бруно поздоровались сдержанно и спокойно, как дальние родственники. Оба живо помнили свою последнюю встречу на обеде у генерала Штерна, но скрывали свои чувства. У Дельфины это было профессиональным навыком, у Бруно — врожденным свойством. Можно было подумать, что все забыто, но они были умны и понимали — такое не забывается, не прощается, не обсуждается.
Ева просто не замечала Бруно. Она не подала ему руки и ни разу не взглянула на него. Она не игнорировала его, ибо это означало бы проявить к нему отношение, хоть и недоброжелательное. Но для нее Бруно не существовал, и она ни жестом, ни взглядом не показала, что видит его. Ева делала это так органично, что никто, кроме Бруно, ничего не заметил.
Теперь, когда с формальностями покончили, Бруно вышел из замка и направился в лес. Арман Садовски повез Тони Лонбриджа и его родителей в Реймс, откуда они должны были поездом отправиться в Париж. Джейн, оставшаяся на ночь, поднялась наверх вздремнуть.
— Ты уже думала… о том, что будешь делать теперь? — наконец осмелилась спросить Дельфина Еву. Она не могла оставить мать одну, пока та не определит своего будущего, но через неделю Дельфине предстояло начать сниматься в новом фильме Армана.