— Ты шутишь!
— Напротив. Я размышляла об этом несколько месяцев. Пожалуй, с того момента, когда впервые услышала, как ты поешь. Удивляюсь, почему месье Марэ сам не додумался до этого. Он вообще-то знает, что ты умеешь петь? Нет? Я так и подозревала. Ты чересчур благоговела перед его… талантом, чтобы демонстрировать свой слабенький, писклявый голосок… так ведь?
— Можешь смеяться надо мной сколько угодно, Вивьен, мне все равно. Я не пела для него, так как думала, что, возможно… ах, я не совсем уверена… Возможно, ему не слишком понравилось бы, что я тоже умею петь, вдруг он решил бы, что я мечтаю петь с ним дуэтом или еще о чем-нибудь, столь же глупом.
— Например, о том, что у тебя больше шансов добиться успеха, чем у него, а? Эта мысль не приходила тебе в голову?
— Никогда!
— Почему же нет, ведь это правда. Не пытайся отрицать. Я в этом уверена, и ты тоже несомненно понимаешь это.
Повисло неловкое молчание. Обе знали, что затронули тему, которую не собирались обсуждать. Вместе с тем ни одна из них не знала наверняка, насколько другая отдает себе в этом отчет. И все же сейчас не время проявлять осторожность. Наконец Ева заговорила, так и не ответив на последний вопрос Вивьен.
— Почему ты считаешь, что я могу петь на сцене? Я никогда не выступала перед публикой и пела только для себя… и для тебя, раз уж ты меня слышала.
— Первая причина — это твой голос, такой сильный, что тебя, если ты захочешь, услышат с верхнего балкона самого большого парижского театра. Ты умеешь выражать чувства так, что они доходят до сердца слушателя. У твоего голоса особый, необычный тембр: я не могу определить его, но он заставляет меня без устали слушать тебя. И самое главное — когда ты поешь о любви, я верю каждому твоему слову, хотя, как тебе отлично известно, я не верю в любовь. Вторая причина: у тебя есть стиль. В мюзик-холле недостаточно обладать талантом и хорошо владеть голосом; чтобы добиться успеха, нужно иметь свой стиль.
— И какой же у меня стиль? — спросила Ева, сгорая от любопытства.
— Твой собственный. Лучший из всех, малышка, лучший из всех… Помню, Мистингет однажды сказала мне: «Важен не мой талант, а то, что я — Мистингет. Талант есть у любой статистки». Ах, эта Мисс, она обожает говорить о себе. Ты очень талантлива, малышка, более того — уникальна, ты — Мадлен! Обладая этими двумя качествами, ты сможешь покорить мюзик-холл.
— А если ты ошибаешься?
— Это невозможно, в таких делах я не ошибаюсь. Но нужно набраться смелости и попробовать.
— Смелость… конечно, у меня есть смелость. У меня всегда и на все хватает смелости! — вскричала Ева, и глаза ее загорелись.
— Тогда нам нужно правильно подобрать тебе песни и устроить прослушивание. И чем скорее, тем лучше. Слава Богу, у меня сохранились связи в «Олимпии»… Жак Шарль не откажется послушать, как ты поешь, если тебя приведу к нему я.
— В «Олимпию»?
— Конечно, куда же еще? Начнем с вершины, как поступают все разумные люди.
Энергичный, уверенный в себе и одаренный богатым воображением Жак Шарль был опытным режиссером-постановщиком программ мюзик-холла и, несмотря на свои тридцать два года, мастером своего дела. Он сидел, поглаживая аккуратные черные усики и сверкая глазами, в которых светилось неиссякаемое любопытство. Сидел на втором балконе «Олимпии», почти у самой стены, и сейчас, как это частенько случалось, был зрителем. Если исполнителя не было слышно с этого максимально удаленного от сцены места, Жака уже не интересовали ни обаяние, ни талант актера.
— Что у нас сегодня, патрон? — спросил один из его ассистентов, Морис Аппель, удивленный этим прослушиванием, назначенным на утро, хотя впереди их ждали обычные дневные репетиции.
— Мы должны оказать покровительство, мой дорогой Морис. Ты, конечно, помнишь Вивьен де Бирон, правда? Мою ведущую — девушку, прогуливающуюся по «Фоли Бержер»? Что за чудо была эта Вивьен — никогда не опаздывала, не болела, не беременела, не влюблялась, не уставала. И более того, она оказалась так умна, что ушла со сцены прежде, чем обвисла ее грудь. С тех пор ни у одной статистки не видел я ничего похожего на то достоинство, с которым вышагивала она по сцене, не имея на себе почти ничего, кроме перьев на голове. Она попросила меня послушать ее протеже. Разве я мог ей отказать?
— Молодой человек?
— Нет, кажется, девушка. А вот и она!
Мужчины взглянули на Еву, которая вышла на сцену в модном парижском платье, похожем на женскую ночную сорочку — копия темно-синего саржевого платья Жанны Лавэн. Однако это вошедшее в историю платье без талии портной Вивьен сшил из превосходного красного крепа, яркий цвет которого был под стать золотистым волосам Евы, разделенным на две блестящие волны, ниспадающие по обе стороны лица. На затемненной сцене девушка казалась отблеском летнего солнца и словно светилась изнутри под огнями рампы. Ева остановилась, едва касаясь рукой фортепиано, за которым уже сидел аккомпаниатор. По внешнему спокойствию и по самообладанию Евы, почерпнутым ею на уроках профессора Дютура, нельзя было догадаться, что она волнуется сильнее, чем когда-либо в жизни.