— Вы не побоялись сбежать из дома с мерзавцем, причинившим вам душевную боль, а теперь не хотите протянуть мне руки!
— Я же сказала вам, что стала очень осторожной.
— Сейчас вы должны забыть об этом, — серьезно произнес Поль.
— Должна? — Рот Евы приоткрылся, веки опустились так, что видны были лишь узкие щелочки глаз. Она замерла от захлестнувшего ее чувства и с надеждой ждала, когда он заговорит. Поль, поразив Еву целеустремленностью и решительностью, вызвал в ней ощущение, ни разу не испытанное с того дня, когда она поднялась над Дижоном на воздушном шаре и увидела великие просторы, лежащие за синей чертой горизонта. Ее душу захлестнул сейчас такой восторг, что зал отеля Риц исчез, словно декорация в затемненном театре.
— Вы знаете, что должны. Вы прекрасно это понимаете, мадемуазель Ева Кудер.
— Вы слишком настойчивы, — возразила Ева, уже едва сопротивляясь его напору.
— У вас будет время привыкнуть к этому.
— Сколько? — прошептала Ева.
— Вся жизнь, — ответил Поль, взяв в ладони ее дрожащие руки и поднеся их к губам. — Обещаю вам, вся жизнь.
Метрдотель, издали наблюдавший за Евой и Полем, не удивился, когда полковник де Лансель внезапно сделал ему знак принести счет. Ни он, ни его прекрасная спутница почти не притронулись к великолепно приготовленному и сервированному ужину. Метрдотель знал полковника с самого детства, когда тот мальчиком приехал в Париж с родителями, — они неизменно останавливались в Рице. Однако он никогда еще не видел молодого виконта влюбленным, хотя тот много раз обедал в Рице. Сказав себе, что эта парочка, не прикоснувшись к главному блюду, забудет о еде, метрдотель ошибся, поскольку полковник позволил подать это блюдо на стол и даже заставил себя отведать его. Зато чаевые метрдотеля сегодня оказались в пять раз щедрее обычных.
Выйдя из Рица, Поль нанял открытый экипаж, помог Еве подняться на подножку и приказал вознице: «Поезжай вдоль реки». Кучер весело обогнул Вандомскую площадь и направил лошадь по улице Кастильоне к Сене медленным шагом, соответствующим томной атмосфере теплого майского вечера, словно эта прогулка по набережной была экскурсией, а не привычным кругом, который его лошадь делала сотни раз.
В ресторане отеля Риц Поль и Ева просто разговаривали, поскольку присутствие других посетителей не располагало к особой интимности. Между тем желание уединиться стало таким сильным, что они не могли уже делать вид, будто просто ужинают. И теперь, оставшись наконец наедине и видя перед собой лишь спину равнодушного возницы, они вдруг почувствовали себя робкими, смущенными и косноязычными.
Он пообещал целую жизнь, думала Ева. Что он хотел этим сказать? Что это: просто красивые слова, преувеличение или, быть может, обычная солдатская бравада? Почему он не говорил банальностей, к которым прибегают мужчины, мечтающие о коротком романе перед возвращением на фронт? Не принадлежит ли Поль де Лансель к тем, кто пользуется высокими словами ради достижения низменных целей? По тому, как обращался к Полю метрдотель, Ева поняла, что он виконт и принадлежит к знаменитой винодельческой семье Лансель. Если мужчина из такого круга обещает ей целую жизнь, не означает ли это, что он предлагает Еве стать его любовницей, отведя ей соответствующее место в своей жизни? Чего ждет от нее этот человек, который теперь знает о ней больше, чем любой другой?
Я пообещал ей целую жизнь, размышлял Поль. Поняла ли она, что он хочет на ней жениться? Достаточно ли ясно он выразился? Он не смог открыть ей свои планы, потому что в этот момент к ним подошел официант, и Полю не удалось досказать начатое. Вид сервированного стола разрушил его романтическое настроение, отчего возникло раздражение, поэтому он и позже не вернулся к этой теме. Ну разве можно ждать, что женщина, которая познакомилась с ним всего несколько часов назад, поймет его чувства к ней? А с чего возникнет у нее чувство к нему? Не из тех ли женщин Ева Кудер, что позволяют мужчине раскрыть душу, а потом играют с ними как кошка с мышью, наслаждаясь своей властью? Ведь он знает о ней лишь с ее слов, а она о нем — и того меньше.
Они сидели молча, не касаясь друг друга. Экипаж, достигнув набережной, повернул налево и двинулся по направлению к старейшей части Парижа, где некогда племя рыбаков, называвших себя паризиями, основало первое поселение на острове в середине Сены. Если бы возница повернул направо, они миновали бы площадь Согласия и «Гран Пале» — эти монументальные символы непревзойденного величия. Между тем, повернув налево, возница быстро доставил их в простые, наполненные жизнью кварталы, где все имело обычные человеческие масштабы и где не было ничего символического, кроме шпиля церкви.