Трое из четырех пациентов прикреплены к таким вот вешалкам. Один мужчина — с виду жизнелюб, украшенный потускневшими татуировками, — сидит без капельницы, и это означает, что он, так же как и я, сопровождающий. Во всяком случае, я так предполагаю. Должно быть, он принадлежит толстой пожилой женщине, что сидит рядом с ним и чью руку он крепко сжимает. Его жена подключена к капельнице с мешочками. И у нее очень жидкие волосы, выкрашенные в темно-красный цвет. Сквозь них просвечивает кожа головы. На низком стуле рядом с ней сидит мужчина лет пятидесяти, такой же лысый, как Пьерлуиджи Коллина, итальянский арбитр. У него какие-то странные, выпученные глаза. От него тоже тянутся трубки к вешалке. Приглядываясь к нему с близкого расстояния, я замечаю, что не глаза делают его таким странным, а отсутствие бровей и ресниц.
Третья вешалка предназначена стильному молодому парню в кепке «Гэтсби». Я дал бы ему на вид лет двадцать. Он был здесь и на прошлой неделе, я помню, что видел его в коридоре у кабинета доктора Шелтема. Тогда он был со своей девушкой, миниатюрной, похожей на итальянку, с копной черных кудрявых волос до плеч. Роскошная малышка. Помню, я тогда обрадовался, что мы не единственные молодые с раком. А где же сегодня девушка? Наверняка бросила парня, потому что у него рак яичек или что-то в этом роде. А если не бросила, тогда она еще большая дура, иначе почему она не рядом со своим бойфрендом на сеансе химии? «Нет, я все-таки не такой мерзавец», — самодовольно думаю я.
— Доброе утро, меня зовут Дженин, — приветствует нас косоглазая медсестра.
— Здравствуйте, я — Кармен, — благожелательно произносит Кармен.
— Привет. Дэн, — спокойно говорю я, пожимая руку Дженин.
Косоглазая медсестра жестом показывает на застенчивую девушку лет двадцати, тоже в белом халате:
— А это Иоланда, наша практикантка.
Практикантка? Практикантка? Какая-то двадцатилетняя соплюшка будет присутствовать на нашем посвящении в химию, которое, как я уже чувствую, не обойдется без слез, и для нее это всего лишь практика? А вечером, в пабе, она будет делиться впечатлениями со своими однокурсницами: «Сегодня на химии была одна женщина, такая симпатичная, не больше тридцати пяти, Кармен, что ли, ее зовут, очень дружелюбная, с ней был ее друг, высокомерный бабник, тот не проронил ни слова. Так вот, эта женщина, она пришла в первый раз, и все плакала, и мне пришлось присматривать за ней… Слушайте, может, возьмем еще по пиву? Кстати, а как у вас с практикой, говорят, вас отправили на переэкзаменовку?»
Сука.
Косоглазая Дженин говорит Кармен, что препараты уже заказаны в аптеке госпиталя и процедура не займет много времени, потому что сегодня народу не так много. Иногда бывает по восемь пациентов одновременно, и тогда сеанс затягивается, потому что аптека не успевает приготовить растворы.
Я не совсем понимаю, в чем тут дело, но догадываюсь, что этим летом узнаю много нового. Скажем, на какое время раньше нужно приходить, если хочешь, чтобы тебя обслужили быстро. Ну, это как я точно знаю, в котором часу вечером прийти в «Парадизо», чтобы не томиться в очереди, но при этом не оказаться в пустом клубе.
Звонит телефон. Дженин снимает трубку.
— Готовы препараты для миссис Ван Дипен, — говорит она практикантке, кладя трубку. — Может, сходишь, принесешь?
Та кивает и выходит.
— Она хорошая девочка, — говорит Дженин, доверительно склоняясь к нам, — чего не скажешь о большинстве практиканток.
— Да, — улыбается Кармен, — я знаю.
— У вас тоже были практикантки?
Кармен и Дженин радостно щебечут о плюсах и минусах работы с практикантами. Кармен в очередной раз удивляет меня своим умением завязать дружеский, непринужденный и беспечный разговор. Я знаю, что она сейчас жутко нервничает, что химиотерапия представляется ей непреодолимой высотой, но ей все-таки удается с интересом выслушивать историю бывшей практикантки Дженин.
Я не слушаю. И не то чтобы я намеренно веду себя грубовато, просто каждый раз, когда я прихожу в госпиталь, это происходит само собой. Я ничего не могу с этим поделать. Я ненавижу рак, я ненавижу то, что он делает с нашей жизнью. Я ненавижу свой новый статус мужа раковой больной. Я взбешен, и я чувствую себя беспомощным. Меня раздражают и доктор Уолтерс, и доктор Шелтема, и медсестры с практикантками, и другие пациенты, и тот, кто построил этот богом забытый, унылый госпиталь Синт Лукас, и парень в машине на светофоре сегодня утром, который забыл о том, что зеленый горит уже целую вечность, и Дженин, которая так дружелюбна, что даже при большом желании я не могу назвать ее коровой.