Доктор Баккер, наш семейный врач, который приезжает часом позже, выписывает жидкое лекарство для снятия тошноты: два флакона примперана и флакон китрила. Когда Кармен засыпает, я иду в аптеку на Корнелис Шуйтстраат.
По пути звоню Розе. Она рада, что с Норой все прошло удачно. Я говорю, что у Кармен дела неважные и, наверное, мы не сможем увидеться в ближайшее время. Я отменяю наше свидание в пятницу. Роза не сердится. Она желает мне сил и мужества и говорит, что поставит свечку за здоровье Кармен. Женщины, с которой она ни разу не виделась, но о которой уже так много знает. И как будто знакома с ней сто лет.
Вечером приезжает мать Кармен.
Мы все вчетвером идем посидеть на террасе «Короля Артура». Мать Кармен в тонкой шелковой блузке. Мы с Луной в футболках. Вечернее солнце такое ласковое. И даже тепло.
► Терраса «Короля Артура» находится в самом центре нашей шикарной резервации, на пересечении Корнелиус Шуйтстраат и Йоханнес Верхулстстраат. Мужская клиентура вызывает повышенное раздражение (это юристы из офисов на Де Лайрессестраат и английские джентльмены, постояльцы «Хилтона», которым удалось вырваться от жен и детей), а охотиться на женщин здесь бессмысленно (сплошь местные ископаемые). Но зато солнце светит здесь на час дольше, чем на открытых террасах в таких районах, как Де Пийп или Уд-Вест. Наш квартал настолько роскошный, что здесь, кажется, налажена даже регулировка солнечного света.
Кармен в инвалидной коляске, одетая в теплую куртку, в солнцезащитных очках.
— Как-то зябко, вы не находите? — говорит она, когда нам приносят напитки.
— Да, ты права, — вру я.
— Да, не так тепло, как кажется, — соглашается мать Кармен.
Через пять минут мы возвращаемся домой.
Вечернее солнце не может прогреть кожу да кости.
3
— Я надеюсь, все это скоро кончится, — говорит мать Кармен и плачет, закрывая лицо руками. Я обнимаю ее за плечи и привлекаю к себе.
Мать, теряющая дочь. Родную дочь, которая угасает у нее на глазах. Дочь, которая, заливаясь слезами, показывала ей место, где когда-то была ее грудь, а теперь там только шов, напоминающий застежку-«молния». Дочь, чьи страдания, как она надеется, скоро кончатся. Непременно нужен закон, по которому матери не должны видеть страдания своих детей.
Она берет мою руку и целует:
— Мы ведь справимся вместе, правда?
Я киваю. Фрэнк сидит молча, наблюдая эту сцену. Ситуация критическая, поэтому и Фрэнк здесь. Это суровое и непреложное правило. Анна тоже здесь. От ее теплых объятий мне становится легче, как и два года назад, когда она с Томасом стояла на пороге нашего дома на Амстелвеенсевег.
— Схожу проведаю Кармен, — говорю я и поднимаюсь наверх.
Кармен просыпается после короткого сна. Она видит, что я захожу в спальню, и улыбается.
— Привет, сокровище, — шепчет она.
— Как ты? — спрашиваю я, присаживаясь на край кровати. Я крепко сжимаю ее руку. Господи, какая же она худая.
— Я больше не вижу смысла в этом, Дэн. Если так пойдет и дальше, надеюсь, все скоро кончится… — Она смотрит на мою руку, которая гладит ее. Я вижу, что Кармен хочет что-то сказать, но она молчит.
— Что такое? — спрашиваю я. Хотя я знаю, что она имеет в виду, все равно держу язык за зубами. Я хочу, чтобы она сама начала этот разговор.
— Я хочу знать, есть ли какие-то правила, на случай если я… если я захочу с этим покончить. И что ты об этом думаешь.
— Ты имеешь в виду эвтаназию?
— Да, — произносит она, испытывая облегчение оттого, что я называю вещи своими именами.
— Ты хочешь, чтобы я позвонил доктору Баккеру и узнал, как это работает?
Она кивает. Я обнимаю ее. Она еще более хрупкая, чем новорожденный.
— Пойду позвоню ему. Что-нибудь еще я могу сделать для тебя?
— Я хотела бы, чтобы завтра пришел кое-кто из наших.
— Только скажи. Кто?
— Томас и Анна. Мод. Фрэнк.
— Анна уже здесь. Фрэнк тоже.
— Здорово! Позови их сюда на минутку.
— Хорошо. Может, ты перекусишь пока?
— Наверное, это необходимо, да?
— С сегодняшнего дня ты можешь делать только то, что хочешь.