Я с силой пнула какую-то банку, что валялась под ногами. Она отлетела на несколько метров и застряла в небольшом сугробе.
С другой стороны, даже несмотря на весь мой негатив, я не могла забыть ее взгляд. Ее глаза. Они смотрели на меня с таким… доверием. Словно она отдала мне что-то личное, настолько сакральное, что теперь от меня зависит все то, что будет дальше. В принципе, так оно с какой-то стороны и было. Она отдала то, что можно отдать только один раз. И она отдала это мне. Но зачем? Почему мне? Она же не могла это сделать просто потому, что так захотела. Наверняка я права, и она просто хотела избавиться от своей мешающей «детали», чтобы спокойно начать заниматься сексом со своим козлом. Может, говорила ему, что у нее тоже уже был опыт, как и у него?
Я не знала, чем был вызван такой поступок Богатыревой, но я злилась, и очень. Но вместе с тем, когда я добралась до дома, поняла, что помимо моего негодования, я ощущаю еще и чувство вины. За то, что так разоралась на нее и, даже не выслушав, свалила. И это разозлило меня еще больше. Почему я должна чувствовать себя виноватой? Это не я втихушку раздвинула ноги, чтобы… Чтобы все это произошло. Я не должна переживать, я должна злиться!
Когда я тихонько зашла в свою комнату, минуя ванную, чтобы не разбудить бабушку, то расправила кровать и улеглась, уставившись в потолок. Что-то тут было не так. Во всей этой ситуации что-то явно было не так. Может, она правда хотела сделать это именно со мной? Но почему? Я же ей даже не нравлюсь! Она терпеть меня не может, мы постоянно лаемся, она говорит мне гадости, я отвечаю ей тем же. Хотя, скорее, в большинстве случаев наоборот — я пытаюсь ее задеть, а она обороняется. Но это не меняет того факта, что мы не выносим друг друга! Мы — заклятые враги. Которые просто… спят друг с другом. В нашей вражде что-то пошло не по плану, и в итоге мы оказались в одной кровати. Нас сблизила именно эта обоюдная ненависть. Я хотела поиметь ее, а она…
Тут я поняла, что на самом деле не имею понятия, почему Богатырева в тот раз в спортзале мне ответила. И почему потом сама проявила инициативу. Если до этого я считала, что ее просто не удовлетворяет Чернов, то теперь стало ясно, что дело не в этом. Тогда в чем? Почему она стала со мной спать?
Провалявшись без сна часов до четырех утра, я, сжав зубы, решила, что сделаю в понедельник две вещи: первое — все-таки извинюсь перед Богатыревой за свою реакцию, а второе — узнаю, зачем она это делала. И что ею двигало. Хотя, признаться, меня разрывало надвое — с одной стороны я была уверена, что она просто хотела попробовать (а что, мы — школьники, эксперименты — это нормально), а с другой, где-то в глубине души, ко мне все же закралась мысль, что есть что-то еще. Что-то большее, чем обычная похоть. Но в любом случае, без разговора с Богатыревой мне этого не узнать.
Я провела выходные с бабушкой, выйдя на подработку только в вечер субботы, а в воскресенье к нам пришла Ирка, и мы ужинали фирменным бабулиным пирогом с картошкой и рыбой. Конечно, я ни о чем не стала рассказывать подруге, хотя язык так и чесался. Но что-то меня останавливало. Я сама плохо соображала, что происходит, а Иркино вечное кудахтанье и сотни вопросов запутали бы меня еще больше. Поэтому я молчала, отмахиваясь на подозрения подруги, что со мной что-то не так и что я что-то скрываю.
***
Я шла по коридору одна, так как Ирка позвонила мне утром и сказала, что жутко проспала, поэтому опоздает. Я сдала в раздевалку куртку и, накинув на одно плечо рюкзак, шла к лестнице, пытаясь лавировать между учениками младших классов, которые, как муравьи, носились по всему первому этажу. Почти у лестницы я увидела всю компашку «элиты», которая по обыкновению сидела на подоконниках. Богатырева была с ними и смотрела на меня как-то странно. Конечно, я не собиралась с ней разговаривать сейчас. Может, после уроков или как-то еще. Не хотела, чтобы ее опричники видели нас вместе. Лишние вопросы никому не нужны. Поэтому я спокойно продолжала идти, стараясь не смотреть ни на нее, ни на ее компанию. Но Чернов решил, что нам непременно нужно побеседовать. Он довольно громко позвал меня по имени и сказал:
— Лерка! Привет! Подойди, плиз, мне нужно тебе кое-что сказать! — он смотрел на меня ясными глазами и… улыбался. Я чуть прямо в этом коридоре не упала. Чернов улыбается? Мне?! Какого черта?
Но, погруженная в мысли о предстоящем разговоре с Богатыревой, я, видимо, потеряла бдительность, потому что ответила ему, даже не слишком грубо:
— Чего тебе, Чернов?
— Ну, подойди, Лер! — снова проговорил он и улыбнулся еще шире. Его вечная спутница Сорокина тоже улыбалась. Даша с Ринатом стояли рядом со смущенными физиономиями. Одна Богатырева выглядела так, словно ее голые фотки показали на родительском собрании.
И я сделала ошибку. Я решила подойти. Не послать его нахер, как обычно, а подойти. И когда я оказалась в метре от Чернова и остальных, то засунула одну руку в карман джинсов, а другой поправила лямку рюкзака.
— Че надо? — подняв бровь, спросила я, глядя на парня.
В этот момент он что-то достал из-за спины и… бросил мне это в лицо. В тот же момент я услышала смех. Отшатнувшись, я сняла то, что висело у меня на голове, закрывая глаза. Это была… старая рваная тряпка, которая пахла мелом.
— На, поломойка, протри мне кроссовки, я тебе заплачу. А хочешь, поговорю с батей, может, он тебя к нам уборщицей устроит? Я так понимаю, ты профессионал уже? — снова заржал он, и к нему присоединилась Маша. Остальные чуть улыбались. Богатырева же выглядела подавленной.
Странно, сама разболтала своему ублюдку про меня, а теперь выглядишь так, словно жалеешь об этом? Это ты решила так отомстить? Хорошо.
Я медленно свернула тряпку и бросила ее в сторону. Потом сняла с плеча рюкзак и поставила его на пол. Подняв голову на Чернова, который продолжал ржать и что-то говорить про уборку и мытье полов, я улыбнулась и сделала шаг к нему. Уверена, он не думал, что его шутка закончится так. Но я долго терпела.
Подойдя к Чернову и продолжая улыбаться, я посмотрела ему в глаза и в следующую секунду… врезала ему кулаком прямо в нос. Удар был сильный, я это знала. И крик Чернова, а также мгновенно хлынувшая кровь, только убедили меня в этом. Он пытался ладонями зажать нос, но кровь уже бежала сквозь пальцы, а все остальные тут же засуетились.
Я же не придумала ничего лучше, как просто взять свой рюкзак и пойти на урок. Я слышала, как Чернов орал что-то про то, что он меня убьет, Сорокина верещала, что я ненормальная, низкий голос Рината вставлял комментарии про врача. Но, оказавшись на лестнице, я уже их не слышала. Все, что я ощущала — это бьющееся в ушах сердце и какое-то горькое послевкусие. А также ноющую боль в руке.
Повернув запястье, я посмотрела на руку. Костяшки были красными и чуть припухшими. Чертыхнувшись, я решила зайти по дороге в туалет, чтобы сунуть руку под холодную воду.
Оказавшись в классе и дождавшись начала урока, я поняла, что ни Сорокиной, ни Богатыревой нет. Конечно, обхаживают, поди, своего бедного избитого мальчика. Фыркнув про себя, я в тот же момент услышала, как в дверь постучали. Но это была не Сорокина и даже не Богатырева. К нам зашла женщина — наш школьный инспектор. Она работала второй год и, честно говоря, это было чуть ли не впервые, когда ее привлекли к какому-то делу. Обычно у нас в школе все было спокойно, и если кто-то и устраивал разборки, то за пределами школьных стен. Ну кроме меня, в прошлый раз с тем одиннадцатиклассником. Да и обошлось тогда все спокойно. Ему было стыдно признаться, что его побила девчонка, поэтому он попросил замять дело. Но мне, конечно, сделали выговор. Чем все кончится сейчас — я не имела понятия. Чернов гадкий и подлый, наверняка он захочет, чтобы меня наказали по максимуму. Я лишь могла надеяться, что мне не придется покидать школу. Бабушка стала бы очень переживать.