А дальше вот что рассказал Миша. Подстегиваемый любопытством, он, когда парень скрылся в подворотне, направился к указанному им дому. Пусто, тихо было в соседних дворах. И чем ближе подходил Миша к месту происшествия, тем больше страх закрадывался в душу. До этого ему никогда не приходилось видеть мертвых. Осторожно выглянул из-за угла дома — на тропинке что-то темнело. Отпрянул назад, хотел убежать, но любопытство пересилило. Медленно, словно еще до конца не решившись, стал приближаться к темневшему предмету. На тропинке действительно лежал человек.
Опрометью бросился Савин обратно, заскочил в подъезд, где живет Афонин, позвонил в его квартиру. Дверь никто не открыл. Миша кинулся к подруге Афонина Тане Саблиной — и там Афонин не появлялся. Не решаясь сам что-либо предпринять, Савин помчался к братьям Дровишкиным, — они тоже еще не возвратились домой.
…Складен был рассказ Миши, располагал к доверию. Но тут перед следователями всплыла новая загадочная деталь. Никого не сыскав, Миша вернулся домой и принялся стирать куртку и брюки, в которых был на улице…
Когда Миша сообщил об этом, Марин попросил его дальше пока не продолжать, вышел из кабинета. Отсутствовал несколько минут. Возвратившись, спросил:
— А после постирушек ты решил опять — на улицу?
— Вы откуда знаете? — настороженно спросил Миша.
— Иначе как бы ты с милицией встретился?
— А, — облегченно вздохнул Савин и подтвердил, что, точно, снова отправился во двор — на поиски друзей. Пробродил всю ночь. Несколько раз возвращался к месту происшествия, не осмеливаясь больше приблизиться к лежащему на тропинке мужчине, пока не приехала наконец милиция.
Да, складен был Мишин рассказ. Но попросили уточнить, как выглядел встретившийся ему парень, и ничего вразумительного он сказать не смог: «Парень как парень. Взрослый». — «Что была за шапка?» — «В темноте не разобрал».
Казалось, Миша сообщил все, что мог, но Марин почему-то его не отпускал, задавал новые и новые, не значащие, на взгляд Николаевой, вопросы. И только когда в дверях появился оперативник Костя и Марин быстро поднялся, приглашая жестом с собой Николаеву, она поняла, что следователь специально затягивал время по одному ему ведомой причине.
— Бабушка божится, что Миша всю ночь был дома, — начал Костя, едва прошли в другой кабинет. — Куртка Савина, чистенькая, висела в ванной. А с брюками — ситуация как в кино.
— Не нашлись? — нетерпеливо перебил Марин.
— Вначале не нашли. Уходить было стали. И сам не знаю, что дернуло меня вернуться. Смотрю — одна брючина на стуле, с которого бабулька не вставала, пока мы в квартире находились. Ноги, все повторяла, болят. А вторую она из-за пазухи достает. Увидела меня — обратно туда ее… Пополам разорвала брюки. Решила, видимо, выбросить, да не успела. А брюки — крепкие.
— И куртку, и брюки — немедленно на экспертизу, на предмет обнаружения крови убитого…
Савина задержали по подозрению в преступлении.
Минут десять — пятнадцать спустя к следователю заглянул участковый инспектор А. Мушкин. Посоветовал поговорить с Алексеем Артамоновым из дома восемь по Северному проспекту. Он водится с подростками, пользуется у них авторитетом, и, возможно, те что-нибудь сообщили ему такое, о чем не сказали следствию. Правда, три года назад Артамонов был осужден за разбой. С приятелем напали на прохожего, отняли бутылку вина. Артамонов орудовал цепью, приятель — шилом. Но освободили его досрочно — за примерное поведение. И с тех пор ни в чем предосудительном замечен не был.
— Рад помочь, но я уже говорил старшему лейтенанту, — Артамонов огорченно развел руками, — ни о чем, к сожалению, не осведомлен. Да намек бы только услышал — сам бы примчался. Что я, не понимаю?.. Весь район наш об этом убийстве говорит…
Не успел уйти — Марину позвонил дежурный по 36-му отделению. Просится-де к нему Савин, утверждает, что должен сообщить что-то важное.
— Парень… Эта, — с волнением в голосе произнес Миша, — прошел сейчас со старшим лейтенантом мимо «аквариума», где меня держат… Тот, ночью который… Кулак мне сейчас из-за спины показал.
— Во что одет парень? — в свою очередь волнуясь, сам не зная почему, переспросил Марин.
— В коричневую шубу.
Съездили за Артамоновым.
— Простите, — пожал он с обиженным видом плечами, едва появившись на пороге. — Я же сказал — ничего не знаю. Свое время не жалко — мое пожалейте.