Аккуратная короткая прическа. Никаких излишеств в одежде, на которые так бывает падок кое-кто из молодежи, любой ценой добывая модную вещь. Смотрит на следователей прямо, твердо. Держится спокойно, с чувством собственного достоинства.
Нет, не соответствовали внешний вид и поведение Артамонова облику убийцы. Единственное обстоятельство говорило не в пользу этого молодого человека — судимость. Но то было три года назад. Нельзя же всю жизнь попрекать прошлым.
Но с другой стороны — налицо показания Савина. Перепроверить их — долг следствия. И в присутствии людей, схожих по внешности с Артамоновым, начали процедуру, именуемую опознанием.
Савин как шагнул в комнату, так и не сдвинулся больше с места. Чуть выдвинувшись боком из-за шкафа, сосредоточенно изучал носки своих ботинок. Николаева скосила глаза на Артамонова — по-прежнему спокоен. Ни один мускул не дрогнул на лице. Будто и не ради него затеяна эта процедура.
Поставим себя на место следователей. Только что Миша четко заявил, что Артамонов — его ночной собеседник. Дошло до опознания — упорно молчит. О чем размышляет? А не выдуман ли им «парень»? Возможно такое? Вполне. И тогда, выходит, все начинать сначала. Особенно, если экспертиза никакой крови не обнаружит на Мишиных брючинах.
Не исключено, конечно, что Миша боится Артамонова: оказавшись сейчас с ним как бы с глазу на глаз, просто трусит. Дико, разумеется, выглядит на взгляд здравомыслящего человека его ночная постирушка. Но Миша-то пацан еще. Мало ли что ему померещилось, мало ли что взбрело в голову?.. А бабушка, в свою очередь, из любви к внуку проявила излишнюю бдительность, что также не исключается.
Марин бережно положил руку Савину на плечо. Позднее он признается Николаевой, что, сделав это, перепугался: подростка трясло мелкой дрожью. Так много сейчас зависело от его показаний, но малейший неловкий жест, неудачно вымолвленное слово могли все моментально порушить. Интуитивно Марин почувствовал, что мальчишке крайне нужна душевная поддержка.
— Миша, голубчик ты мой, — произнес участливым голосом, каким, наверное, не говорил с ним давным-давно никто, кроме бабушки, — успокойся. Не торопись, не переживай так, подумай.
«Только бы не вспугнуть мальчишку, вон как его лихорадит-то», — думал следователь, осторожно подбирая нужные, как ему казалось, в данный момент слова.
— У тебя есть время. Спешить нам некуда. Здесь тот человек — покажи. Нет — так и ответь.
Мальчишка молчал. И когда Марину стало казаться уже, что он или так ничего и не скажет, или, хуже того, ткнет пальцем в кого придется, неожиданно вскинул глаза, которые неизменно держал опущенными.
— Этот… — показал на Артамонова.
Сокрушающе усмехнулся Артамонов:
— Это же несерьезно, товарищи следователи. Подумайте, что вы делаете. Мальчишка-то — с приветом. Всему микрорайону известно. На любого мог вот так ткнуть пальцем.
Но на очной ставке Миша подтвердил все говоренное им прежде о ночной встрече, опустив лишь приведенные при первой беседе ради красного словца детали «обшлепывания» карманов Артамонова.
И вновь, не дрогнув, не смутившись, Артамонов разбил доводы Савина: ночью никуда не отлучался из дому, следовательно, Савин видеть его не мог.
А зачем, собственно, нам с вами огород городить, — добавил. — К чему лишние разговоры. У меня ведь полнейшее алиби. Мою непричастность подтвердят сразу несколько человек. В одной компании с ними провел вечер. Расстались поздней ночью. Дай бог памяти — что-то около трех часов.
Допрашивать тех, кого Артамонов назвал в качестве свидетелей своего алиби, Марин поручил Николаевой. На себя же взял обстоятельный допрос Артамонова. Но он глубоко ошибался, полагая, что предоставляет коллеге решение более легкой задачи. Татьяна Алексеевна убедилась в этом, едва перед нею предстал первый свидетель — Андрей Малевский. Не поздоровавшись, не спросив разрешения, плюхнулся он на стул. Натянул пониже на лоб шапочку с надписью «Карху», закинул ногу на ногу и, поигрывая дымящейся сигаретой, процедил сквозь зубы:
— Так шо вам от меня надо?
Николаева на какой-то миг опешила… Так развязно не вели себя при допросах самые отпетые люди. А тут совсем юный парень — и такая расхлябанность. Вспыхнула, но тут же взяла себя в руки и тихо сказала:
— Сядьте как следует.
— Шо вы ко мне привязались? Я к вам сюда не напрашивался.
— Сядьте как следует, — твердо произнесла Татьяна Алексеевна, — вы не в баре, а перед работником прокуратуры.
— Я — несовершеннолетний, и нечего ко мне приставать.