Пока не собьет автобус
Я увидел её в окно. Она тогда много смеялась и пиналась с другой девушкой, невзрачной, такой пустой девушкой, что она на её фоне была такой яркой, что можно было не заметить вторую. И улицу тоже можно было не заметить. И палящее солнце или камушки снега, не помню какое было время года. Так и стоять, и смотреть на неё, пока не сбил бы автобус, который тоже можно было не заметить. Но мне повезло, я увидел её в окно второго этажа, и автобусы были мне не страшны. Я видел только её в темной-темной пустоте и своё окно.
Может быть, пустота была светлой-светлой, я и её не видел, лишь додумал, что она была очень какая-то.
Подружка её была пустой, но это не означало, что она была не такой. Она была яркой, затмевающей, красивой, как куколка, с кожей фарфоровой, гладкими волосами, нарисованными губами и абсолютно пустыми глазами, а вокруг лес ресниц. Такой густой, где впору волкам завестись. Как лес рук в мечтах школьной учительницы.
Я смотрел на неё долго, это становилось все больше моим увлечением днем за днем, пока могло это больше расти. Оказалось, что она была моей соседкой напротив в одноэтажном доме. Кто жил еще с ней, я не знал, видел каких-то людей, но никогда не смотрел им в лица, не слушал их шагов, не обращал внимание на их новые ботинки и не считал, за сколько они купили себе пальто. Может быть, она жила с родителями.
В моем же доме было две квартиры. Мои родители жили со мной на втором этаже, а старушка жила на первом. Она обещала моим родителям, что, когда умрет, её сын продаст им её квартиру. Только жила она так долго, что и мои родители исчезли, а сын её оказался в могиле. Он умер, если не мудрить. И мы со старушкой попали в неловкую ситуацию, потому что мне она квартиру не продаст, так и сказала, и плюнула в пол потом.
Та старушка был такой старой, наверное, древнее самой вселенной, поэтому она иногда её не могла затмить. Иногда я видел, как стоит она у своей калитки с кукольным лицом посреди темно-светлой пустоты, а потом выходила старушка посидеть на остановке, дожидаясь трамвая.
Я смотрел на неё ни как Гумберт на Лолиту, думаю, мы с ней были одного возраста. Может быть, даже могли ходить в одну школу, если бы я не переехал сюда лишь тогда, когда увидел её. Так мне кажется, может до этого меня и не было, или мной владел какой-то мертвый дух, который все не давал мне житья.
Я смотрел на неё ни как коллекционер на свою Миранду-бабочку, потому что мне вовсе не хотелось её посадить в подвал, а потом чувствовать обиду, злость и неловкость, когда бы она попыталась сбежать. Мне было хорошо просто смотреть на неё в окно, а в подвале нет окон, и вселенная там слишком душная. И зла я для неё не хотел, только добра ровно столько, чтобы ей не хватило его, чтобы переехать в Париж или, например, в Нью-Йорк. Там бы было легко потерять ей. А если бы она переехала в Дубай, она бы вообще могла поселиться на самом последнем этаже в самом высоком здании в мире, и тогда бы я физически не смог бы смотреть на неё в окно.
Я смотрел на неё ни как еще невеликий Гэтсби на свою Дейзи, она не давала мне стимула измениться, стать богатым и знаменитым. В общем, она вообще ничего не давала мне, как и я ей. Нейтрализм, говорил мне биолог. Если бы мы были животными, она была бы лаской, а я серым жуком.
Я смотрел на неё, скорее, как кот, который часами смотрит на аквариум с красивыми двигающимися рыбками, если бы я, как кот, считал, что это не аквариум, а океан, и я совсем потерял бы свои пищевые инстинкты.
Я кое-что о ней узнал. Например, она была цветочницей, и я даже одно время хотел её называть в своей голове ирисом, но это не прижилось, потому что у этого цветка мужской род. А другие цветы мне не нравились. Но работала она цветочницей только сначала моего визуального знакомства с ней. Потом она была официанткой, потом моделью и снова официанткой, потом она купила машину, стала курьером и гонщицей. Потом машина пропала, появился мотоцикл, она все еще была гонщицей, но стала заниматься рисованием с детьми дошкольного возраста. Потом стала продавать птиц за большие деньги.
У меня тоже была работа, такая легкая, что я мог делать её у окна, и выходить в магазин лишь изредка, чтобы купить себе лапши, пирожки с маком и сыр в косичках. Иногда я покупал себе овощи, а то мои зубы и волосы могли выпасть. Я переводил вопросы игроков в World of Warcraft со своего языка на язык техподдержки, то есть, на английский. Потом я переводил их ответы на свой язык. Если честно, у меня здорово получалось.
Ещё я знал, что у неё много друзей. В основном, это были мужчины. Они часто приходили к ней, стояли оперившись на забор, подкуривали ей сигареты, поднимали на руки, звонили по телефону, заходили к ней в дом. Я, конечно, хотел быть иногда на их месте, но вовсе не ревновал. Было плохо, когда один из них взял её и от дома увез прямо на Крит. Её не было две недели, и я очень скучал. Я купил тогда куклу барби, такую, которая была с лицом тупой шлюхи, и посадил куклу на край её забора. Но это оказалась плохая идея, вовсе они с этой куклой не были похожи, и я снял её и положил у себя дома в коробку. На самом деле, я не просто грустил, я был в отчаяние. Я даже хотел рассказать о ней своему психотерапевту, но ему я рассказывал только про призраков мертвых людей.