— Ну, о господине Адамиди и иже с ним мы поговорим позже, — сказала я. — Вы уже выбрали себе комнаты, господа? Надеюсь, вам будет здесь удобно.
28. …И ВЕЧНЫЙ БОЙ …
Наступил сентябрь. К этому времени я, как и обещала, вернула из-за Грани всех, кроме одного, чьё тело погибло безвозвратно. Он возвращаться не пожелал, и я отпустила, уважая его выбор, но десять погибших вернулись к жизни. Всё-таки удивительные люди эти Светлые, думала я. Прямо перед ними — фактическое бессмертие, ведь, попытайся они со мной договориться, и я легко согласилась бы возвращать и их тоже. Но они предпочитают воевать с нами. Неужели они настолько зашоренные идеалисты, что способны пренебречь даже такой выгодой? Или они не знают? Но трудно поверить, что за века противостояния они так и остались в счастливом неведении относительно истинных возможностей Повелителей. Ладно, с Баэром им бы договориться не удалось, тот бы потребовал полного подчинения, и ничто другое бы его не удовлетворило. Но что мешает им поискать подход ко мне? Не могли же они на основании одной-единственной, ими же и спровоцированной стычки решить, что я не пойду на контакт и что им нечего мне предложить.
Но факт оставался фактом — за всю историю существования обоих сообществ не было зафиксировано ни одного случая, когда Ассамблее удалось бы по-хорошему договориться с Повелителями, равно как, впрочем, и наоборот. У отдельно взятых Светлых и Тёмных это порой получалось, но если о таком становилось известно, обе стороны объявляли их предателями. Я даже начала сомневаться, в одних ли убеждениях или страхе тут дело. Быть может, Сила накладывает некий отпечаток на личность, запуская механизм ксенофобии, и без того дремлющий в каждом из нас? Быть может, Тёмные и Светлые маги отторгают друг друга на бессознательном уровне, как обычные люди, бывают, ненавидят евреев или негров — не за то, что те что-то сделали им лично, а лишь потому, что они так похожи на нас, но при этом другие?
— Может быть и так, — пожал плечами Симон, когда я поделилась с ним своими размышлениями. — Лично я ненависти к Светлым в целом не испытываю, хотя ненавидеть некоторых из них мне доводилось. А что до попыток договориться… Тут вы не совсем правы, несколько раз такие попытки предпринимались, но по разным причинам ни одна не привела к успеху.
— По каким, например?
— Иногда из-за предательства одной из сторон, иногда просто потому, что кто-то занимал слишком жёсткую позицию… Если хотите, можете почитать, у нас сохранилась переписка и протоколы состоявшихся предварительных встреч. Как правило, камнем преткновения становился вопрос о тёмных созданиях. От Повелителей требовали отказаться от них, а как это сделать, если они — часть Источника, а, следовательно — вас самой? А в отсутствие Повелителя вести какие-то переговоры вообще не имело смысла, ведь каждый Хозяин гнул свою линию.
Так или иначе, но первую неделю сентября я прожила довольно спокойно и надеялась, что это спокойствие продлится долго. Но однажды со мной связался Франсуа Шевалье и попросил вернуть ещё одну отлетевшую душу. Я тут же согласилась и, ориентируясь на него, переместилась в какое-то подвальное помещение. Судя по направлению прыжка, оно находилось где-то в пригороде Парижа.
— Кто умер на это раз? — спросила я, пока мы шли по довольно грязному коридору, с серыми оштукатуренными стенами и растрескавшимся линолеумом на полу. — Опять Светлые на кого-то напали?
— Не совсем, — отозвался Франсуа. — Это тот Светлый, что был взят в плен.
— А что с ним стряслось?
— Неудачно допросили.
Я не успела осознать, что это значит — передо мной открылась тяжёлая металлическая дверь, ведшая в небольшую комнату, и я увидела Симона и того шведа-брюнета Бенгта Лилиеншерну, стоявших над трупом. Подойдя, я осмотрела тело, лежавшее на чём-то вроде кушетки. Черты худого, осунувшегося лица были искажены — не было сомнений, что этот человек умер в мучениях.
— Кто его допрашивал? — спросила я.
— Я, — отозвался Лилиеншерна. — Перестарался немного…
Я подняла на него глаза, и должно быть, мой взгляд был весьма выразителен, потому что Лилиеншерна отступил на шаг. Во мне поднялся гнев, порождённый его тоном — в нём чувствовалось лёгкое смущение, но ни грана раскаяния от того, что он запытал человека до смерти!