Очень скоро я заметила, что к нам приближается ее приятель, и в тот же миг Имоджин произнесла: «А, вот и он» — она услыхала шаги и безошибочно определила, что это идет ее парень. Она встала, поцеловала его, парень взял ее под руку, и они ушли. Но прежде она попрощалась со мной: «Приятно было побеседовать с вами, мадам». Когда они удалялись, парень тихонько спросил: «Кто это?» — но ответа Имоджин я не расслышала. Я сидела на скамейке и смотрела им вслед, пока они не исчезли из виду. Долго смотрела — день был ясный, и светлые волосы Имоджин хорошо были видны даже издалека.
Больше в Торонто меня ничто не держало. Я нашла свою дочь и убедилась, что она здорова и довольна жизнью и что о ней хорошо заботятся. Я твердо решила, что, как только ей исполнится восемнадцать, я напишу ее родителям с просьбой о встрече с ней. До этого дня оставался год с лишним, и ожидание казалось мне страшно долгим, но я чувствовала, что, повидав ее и поговорив с ней, я смогу выдержать и этот срок.
Я поехала навестить мать. Я знала, что у нее рак горла и поэтому она почти постоянно лежит в больнице. Болезнь прогрессировала. Мать скончалась через месяц и четыре недели после моей встречи с Имоджин. Но до ее смерти я виделась с ней несколько раз. Как было бы всем приятно, если бы я могла сказать, что мы с ней разобрались со всеми нашими проблемами и наладили отношения друг с другом. Это дало бы мне «чувство завершенности», как выражаются психологи. Увы, мать придиралась и ругала меня до последнего вздоха. Все очень просто: она никогда меня по-настоящему не любила и никогда не нуждалась во мне. Я была ошибкой и до некоторой степени остаюсь таковой в своих собственных глазах по сей день. То, что тебе внушили, остается с тобой навсегда. Единственное, что можно сделать, — научиться с этим как-то жить.
В Альберте я гостила у моей сводной сестры Элис. В детстве я мало обращала на нее внимания — разница в возрасте казалась слишком большой, — но теперь я обнаружила, каким добрым и хорошим человеком она стала. И разумеется, смерть нашей матери сблизила нас. Словом, Элис уговорила меня остаться в Канаде. Я нашла жилье, работу на неполный день и в итоге задержалась там на четырнадцать лет. После смерти мамы мой отчим Чарльз больше не женился, и к концу жизни потребовалось за ним присматривать, так что ему, по крайней мере, я смогла стать необходимой. Чарльз умер в прошлом году, и я вернулась в Англию. В Канаде мне уже было нечего делать. К тому же я немного тосковала по дому, хотя дома у меня здесь, собственно, и нет.
Вы, наверное, недоумеваете: а как же Имоджин? К несчастью, тут мне Вас нечем обрадовать. Когда я наконец собралась с духом и написала ее родителям, меня ждало трагическое известие: они ответили, что Имоджин погибла. И не как-нибудь, но в дорожном происшествии. Случилось это на школьных каникулах, когда она с младшими братьями гуляла в парке. Ирландского терьера они тоже взяли с собой. И вдруг пес залаял и выбежал на проезжую часть, чего раньше с ним никогда не бывало. Имоджин услыхала лай и бросилась за псом. Она страшно рисковала, но вряд ли в тот момент думала об опасности. Пес умудрился ловко проскочить между автомобилями, добравшись целым и невредимым до другой стороны дороги. А Имоджин сбила машина. Шансов спасти ее не было. Смерть наступила мгновенно. Говорят, она даже ничего не почувствовала. Произошло это за неделю до ее семнадцатого дня рождения и почти через полгода после нашей встречи в Торонто. 16 апреля 1992 года. В этот день умерла моя дочь.
Где искать утешение, когда такое происходит в твоей жизни? Очень долго я не верила, что ее больше нет, пыталась…
Не дочитав письма, Джилл откинулась на спинку стула. Последняя страница легла на стол, выскользнув из ее онемевших пальцев.
С минуту Джилл тупо смотрела прямо перед собой; думать она не могла, придавленная тяжестью внезапно обрушившейся на нее печали.
Затем в голове замелькали образы, с бешеной скоростью сменяя друг друга.
Пес, сбежавший ни с того ни с сего. Сначала Беатрикс бросается в погоню, потом Имоджин…
Овернь. Умирающая Розамонд верит, что она опять попала туда. Джилл приезжает в Овернь в отпуск с мужем, а потом едет од-на по пустынной дороге. Черный дрозд врезается в ветровое стекло, жуткое предчувствие смерти…
Когда это было? В 1992-м? В апреле? Джилл ехала по дороге во второй половине дня, ближе к вечеру. Имоджин погибла утром. Торонто-Франция… Какова разница во времени?
Выходит, это не было случайностью. Нет, все связано, переплетено, все складывается в некий узор…
Зазвонил телефон, Джилл вздрогнула и вскочила. На дисплее высветился номер — Элизабет. Джилл рывком сняла трубку с базы, укрепленной на стене.
— Привет, радость моя. У тебя все в порядке?
— Да, мама. Все нормально. Я только хотела узнать, звонила ли Кэтрин.
— Кэтрин? Нет. А что такое?
— О, да ты не в курсе. (Пауза.) Даниэль бросил ее.
— Да ну!
— Объявил вчера вечером, что между ними все кончено.
— Бедная Кэтрин.
— Она пришла ко мне вчера часов в десять и рыдала не переставая. Я оставила ее ночевать. Но сейчас она уже вернулась к себе и собиралась тебе позвонить… Мам, ты меня слушаешь?
— Да-да.
— А с тобой все в порядке?
— Да. Только… У меня тоже есть новости.
— Какие еще новости?
— Все хорошо, детка, честное слово. Я перезвоню тебе позже, ладно? Примерно через полчаса. А сейчас нам лучше прерваться. Возможно, твоя сестра как раз в этот момент набирает мой номер.
Джилл повесила трубку. Она стояла посреди кухни, испытывая легкое головокружение, и напряженно думала. Лоскутное одеяло, сшитое из… совпадений? Жаль, что она не может отступить на шаг, чтобы увидеть узор целиком. Но и то, что ей удалось различить, по-степенно меркло и таяло. А из далекого Лондона ей уже передавалось ощущение утраты и покинутости, переживаемое Кэтрин, оно проникало в материнское сердце, смешиваясь с гневом и состраданием. Этот гад Даниэль… Она знала, она всегда знала, что он за птица…
Нет, так не пойдет… Нельзя позволить настоящему выпихнуть прошлое. Только не сейчас. Узор существует, надо лишь его обнаружить. Она уверена, что стоит на пороге чего-то необычайно ценного, может быть, какого-то высшего откровения. Во всем, что произошло, был смысл…
Опять телефон. На этот раз на дисплее номер Кэтрин. Трубку Джилл взяла не сразу, но спустя несколько секунд, и в это растянувшееся мгновение она почувствовала, как обещанное откровение съеживается, истончаясь, и уже никакими силами его не удержать, оно сыплется, как труха сквозь пальцы. Но еще прежде, чем в трубке раздался запинающийся голос дочери, Джилл с горечью осознала: она заблуждалась, не могло быть никакого узора, и смысла тоже. Все это сгинуло, потому что никогда и не существовало. Да и откуда такому узору взяться? Из чего она столь отчаянно надеялась его сложить? Всего лишь из мечты, фантазии, прихоти воображения — из капель дождя, который так и не выпал.